Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - Владимир Макарцев

Вот уж действительно «уникальная ситуация в истории человечества»!

Конечно, могут сказать, что иностранные займы шли на развитие всей страны. Может быть, но вопрос в мере, если для их оплаты потребовалось уничтожить огромное государство вместе с его жителями, то они того не стоят. Образно говоря, русский народ отдали на заклание международному финансовому капиталу, и, как ни странно, это сделали не большевики. Весной 1917 г. последний министр внутренних дел царского правительства А. Л. Протопопов показывал Следственной комиссии: «наборы обезлюдили деревню… ощутился громадный недостаток рабочей силы… Города голодали, торговля была задавлена, постоянно под страхом реквизиций… Товара было мало, цены росли, развилась продажа «из-под полы», получилось «мародерство»…».[205]

К октябрю ситуация стала невыносимой. По свидетельству Н. Н. Головина, даже армия находилась на пороге «продовольственной катастрофы» и «требовалось немедленное сокращение армии, достигавшей в это время вместе с запасными войсками во внутренних округах десяти с лишком миллионов, более чем на 5 миллионов человек», что «по существу дела, являлось демобилизацией».[206]Генерал П. Н. Краснов, впоследствии атаман Войска Донского и непримиримый враг советской власти, вспоминал: «Ясно было, что армии нет, что она пропала, что надо, как можно скорее, пока можно, заключить мир и уводить и распределять по своим деревням эту сошедшую с ума массу».[207]Социал-демократ, лидер меньшевиков и противник большевистского переворота Ю. О. Мартов в письме П. Б. Аксельроду 19 ноября 1917 года отмечал: «Самый факт корниловщины и ее широких разветвлений и начавшаяся на фронте «солдатская революция», свергавшая контрреволюционных генералов и офицеров, так очевидно окончательно дезорганизовали армию, что вопрос о немедленном мире, хотя бы не «почетном», становился ребром».[208]

Можно приводить бесконечный список имен и фамилий активных участников революционных событий того времени относительного того, что дальнейшее продолжение войны невозможно, что нужен немедленный мир, мир любой ценой. Но только нашим современникам это не нужно, они знают лучше, они сами судят Историю и выносят ей приговор в зависимости от того, какая история им нужна.

А в 1917 году народ жил еще и слухами (небезосновательными) о том, что Керенский собирался открыть фронт и сдать Петроград немцам (примерно 56 % «резиновой» промышленности России, 48 % электротехнической, 13 % металлургической[209]), чтобы разогнать Советы, не исключено, именно потому, что он очень хотел «стабилизировать свое положение у власти». Тогда ситуация действительно закончилась бы полной и безоговорочной капитуляцией.

Вот тут-то большевики и взяли власть, если сказать по-простому – правда, не без внутрипартийных колебаний: объявили Декрет о мире, предложили справедливый демократический мир для всех участников «без аннексий и контрибуций», как тогда говорили. Как было решено на Международной социалистической конференции в Циммервальде в сентябре 1915 года. Это решение было программным почти для всех европейских социалистов. И даже Временное правительство второго состава после ухода П. Н. Милюкова в начале мая 1917 года включило в свою Декларацию требование мира «без аннексий и контрибуций», которое было обнародована на весь мир.

Примерно так же собиралось действовать и социалистическое в своем большинстве Учредительное собрание, если судить по словам его председателя эсера В. М. Чернова, с которыми он выступил при открытии первого и последнего заседания: «я полагаю, Учредительное Собрание …сможет смело взять в свои руки дальнейшее (выделено В. М.) ведение переговоров о мире, о всеобщем демократическом мире, – мире на основе великих, не умирающих лозунгов российской трудовой, рабочей, народной революции».[210]

Так что в своем стремлении к немедленному миру, в стремлении проиграть «проигравшей Германии» большевики недалеко ушли от эсеров и от Учредительного собрания, и даже от Временного правительства, в вопросе о мире они вообще были неоригинальны. Н. Н. Суханов, например, считал, что это А. Ф. Керенский, больше, чем кто-либо другой, довел революцию до Бреста.[211]И если отвлечься от идеологии, то большевики действовали (и именно этим отличались от всех остальных) в соответствии с самыми насущными военно-техническими, социальными, экономическими и политическими требованиями страны. Они взяли на себя тот самый риск, о котором говорил А. И. Верховский, и который никто больше брать не захотел.

Сейчас, конечно, никто не знает, а главное и знать не хочет, но когда Ленин выступал на II съезде Советов на следующий день после взятия Зимнего дворца с речью о мире, некоторые солдаты в зале плакали – «Конец войне!».[212]Примерно так, как и их сыновья, когда встречали Победу 1945 года.

Так же, как и все интернационалисты, большевики рассчитывали на поддержку социал-демократов из правительств воюющих стран, а те их «кинули» (извините за жаргон), потому что мир «без аннексий и контрибуций» был возможен только при отказе всех участников войны от территориальных завоеваний, от «аннексий» (смешно, правда?). «Кинули» во второй раз. А первый – в 1914 г., когда проголосовали в своих парламентах за военные кредиты, за войну, подписав тем самым смертный приговор миллионам солдат и предав тем самым II Интернационал, под антивоенными документами которого стояли и их подписи.

Большевики же последовательно проводили линию Интернационала, они считали потом, что ошиблись с оценкой сроков наступления революции в Европе. Наивно, конечно, чистая утопия вообще-то, особенно по нынешним меркам; но, во всяком случае, Брестский мир в их планы не входил, не говоря уже о капитуляции. И Ленин об этом прямо сказал в статье «О нашей революции»: «…мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидали такие детали развития (с точки зрения мировой истории это, несомненно, детали), как Брестский мир или нэп и т. п.».[213]