Против ветра, мимо облаков - Алла Полянская

— Неправда! — Ника нахмурилась. — Мы все видели ее, слушали ее вечерний канал, она в кафе к нам приходила — можно мнение составить. Просто именно тогда, когда с Викой произошло несчастье, в нашей с Леркой жизни, как и в жизни всех, кого ты сегодня видел, тоже кое-что происходило, и я тогда не вникала, просто слышала. Невозможно было не слышать, все каналы трубили об этом, все интернет-новости и прочие новостные ресурсы смаковали подробности, и эти ее… родителями их сложно назвать, но пусть — родственники, и актеришка ее поганый, что только не лили на нее. И тут Лерка говорит: я видела Викторию Станишевскую, она в Привольном живет, и ей, похоже, паршиво.

— А кому после тюрьмы хорошо? — Назаров допил сок и ощутил, что словно сил набрался. — Спасибо за ужин, Ника, мне это и правда требовалось. А насчет родни и актеришки… Да плевать, что они там говорили! Они вряд ли повлияли хоть на что-то, просто поимели свой гешефт из ситуации, другого и ждать не приходилось, там по-другому и не было никогда.

— Как это?

— А вот так. — Назаров встал и зашагал по вестибюлю, и голос его под высоким потолком звучал очень гулко. — Папаша ее в Привольном родился, в семье учителей. Бабушка Вики, Любовь Петровна, всю жизнь учительницей младших классов работала, дедушка читал язык и литературу. Моя бабушка говорила, что он смолоду очень хотел заниматься спортом, но был вынужден остаться в селе — мать после войны овдовела, отец умер от ран, едва вернулся, ему пришлось остаться помогать матери, смог только заочно пединститут окончить, а мечту о большом спорте воплотил в сыне. Ну и отец Виктории смог достичь определенных высот, играл за известную команду. Женился на гимнастке, и принялись они ковать спортивные кадры. Да с Викой загвоздка вышла, врожденный порок сердца. И они старшую дочь просто списали в брак.

— Жень, это же…

— Нет, ты не понимаешь! — Назаров зло смотрел в темное окно. — Списали в брак — это значит, что она стала для них чужой. Она, конечно, жила в их квартире, ее кормили, одевали, следили за ее здоровьем, когда уезжали на сборы, к ней приходила нанятая женщина — готовить, стирать, убирать, но с ней не разговаривали, словно Вика была пустым местом. Все разговоры в их семье были о спорте и вокруг спорта, и Дарина с Никитой получали все родительское внимание. Вику они вообще как сестру не воспринимали: она была просто какой-то девочкой, что жила в их квартире.

— Я понимаю.

— Это вряд ли. Нормальный человек такого не понимает в принципе, а для них это было в порядке вещей. — Назаров фыркнул. — По сравнению с ними даже моя родня казалась мне более нормальной, мои-то фордыбачили от отсутствия образования да по злобе, а эти нет, в этих и злобы особой не было, а просто равнодушие полнейшее. Вика не оправдала ожиданий — ну, в древней Спарте они бы ее со скалы сбросили, а так просто вычеркнули из жизни и забыли. А Вика тем временем выиграла городской конкурс как лучшая ведущая. Был такой конкурс, подростки снимали что-то вроде собственной программы. Вика сняла программу о городском цирке, каким-то невероятным способом сумела пробиться к артистам и за кулисы, где животных содержали, и сняла много чего интересного, и интервью с артистами тоже, и зверей сняла. Эту программу потом даже по телевизору показывали, а Вику взяли на телевидение — на стажировку. И после школы она получила небольшую работу там же, училась в университете и одновременно работала. Дальше больше, и уже скоро у нее была собственная программа, а потом она сделала музыкальный канал для дальнобойщиков и просто полуночников. И все это время родня игнорировала ее успехи, бабушка к тому времени умерла, так что оставались мы с Аленой. А потом я получил грант на написание книги и должен был ехать во Францию, звал Вику с собой, а у нее здесь все так здорово складывалось… Но я тогда думал: если она меня любит, то бросит все и поедет, ведь разве можно сравнить мою книгу, Париж — и какую-то передачу на заштатном телеканале! Эгоист тот еще был! С чего думал, что она бросит все, чего годами достигала, к чему шла столько времени, мечтала, стремилась? И бросит лишь потому, что я так хочу! Потом уже понял, да поздно было, наговорили тогда много чего друг другу, и я был неправ, конечно. Сейчас вот так и пнул бы себя за себя же тогдашнего, но мне, видимо, нужно было пройти через брак с Анной, чтобы понять, что я потерял здесь.

— Супермодель? — Ника понимающе кивнула. — Она красивая…

— Красивая. — Назаров поморщился. — Это единственная ее характеристика, больше в ней нет ничего хорошего. Лгунья и манипуляторша. Причем сидит на кокаине и таблетках, регулярно подогревает интерес публики к своей персоне разными нелепыми выходками и скандалами. Когда я это понял, то развелся с ней — но к тому времени с Викой стряслось несчастье. Я ездил к ней… ну, туда. Один раз, вместе с Аленой, как вернулся, так и поехал. И то, что к нам вышло, уже не было Викой.

— Да брось!

— Нет, ты не понимаешь. — Назаров горестно вздохнул. — Когда знаешь кого-то всю жизнь, когда много лет этого человека любишь, а к тебе выходит некто, кого ты вообще впервые видишь…

— А что ты хотел? Тюрьма никого не красит.

— Дело не в красоте, хотя изменения во внешности были, но не столь необратимые, как Вика посчитала. — Назаров снова налил себе сока. — Она сама изменилась — внутренне это был уже совсем другой человек. И эта женщина, что вышла тогда ко мне, — да, она могла убить Дарину, и не только за связь с ее приятелем, но и за гораздо меньшую провинность. То, во что там превратили Вику… Нет, я знаю, иначе она бы там не выжила, но это все равно было страшно.

— Я понимаю. — Ника кивнула. — Но сейчас-то…

— Когда она вернулась, стояла зима. — Назаров устало прикрыл глаза. — Я приехал домой — в последний год бабушка болела, и я перебрался в Привольное, и в тот день приехал, — а бабушка сует мне в руки пакет с едой и говорит: отнеси Вике и скажи, что жду ее к ужину. А мне велела во времянке посидеть. И когда я зашел в дом Вики… Она не ожидала, конечно, вышла навстречу. В доме не топлено, разве только стены инеем не покрылись, а дров нет у нее, свечка на тумбочке горит, свет она не зажигала — не хотела, чтоб соседи знали, что она в доме, даже Алена не знала. А Вика так и сидела одна в нетопленном доме, старенькая электропечка на столе только теплится, чайник греется, и Вика молча смотрит на меня — закуталась в плед, ноги босые, обуть-то нечего, а в сапогах по дому ходить не приучена. Я только и видел, что эти ее босые ноги да глаза пустые, будто душу из нее вынули, ты понимаешь? И я ушел тогда, просто ушел. На следующий день купил ей машину дров и тонну угля, заплатил грузчикам, чтоб снесли все в сарай. Но Вику не видел, и не хотел — просто боялся, не мог видеть ее такой. Ну а бабушка, конечно, все время зазывала ее к нам, очень ее любила. Но бабушки позавчера не стало, и она перед смертью просила меня защитить Вику, а я не смог, не уберег, и стряслась такая беда!

— Она выкарабкается. — Ника обняла Назарова. — Послушай, не надо себя винить, что было, то прошло, и мы все тебе поможем и Вике тоже. У нас Пашка — знал бы ты, какой у нас Пашка! Он может все, и если он сказал, что Вика не убивала и он это докажет, то так оно и будет, вот поверь!