Чаша гнева - Александр Борисович Михайловский

У товарища Кобы-старшего (по официальной должности наркома национальностей) повода присутствовать на конференции не было, а товарищи Фрунзе и Чичерин, уже намеченные на роли наркома обороны и наркома иностранных дел, в Петроград еще не прибыли и в курс дела не вошли. Кстати, о будущем товарище Сталине. Сутки назад он все же совершил свой ознакомительный визит в Аквилонию. Мои соседи с фланга праздновали наступление четвертого года их Новой Эры, и, как своим добрым знакомым, прислали нам предложение побывать на их празднике. Я отказался, ибо дел было невпроворот. Но вместо меня туда отправилась довольно представительная делегация: Кобра, Птица с гавриками (среди которых ненавязчиво затесались Дима-Колдун, Лилия и оба моих юных адъютанта), Анастасия, бойцы моей первоначальной команды с женами, Сосо с невестой, Коба-младший с невестой, а также Коба-старший, которому я посоветовал присмотреться к многорасовому и многонациональному аквилонскому обществу.

Рапорты моих адъютантов пока лежат не прочитанными, потому что банально не до них. Кобра, вернувшись, сказала, что заживо зажарит любого, кто только попробует причинить этим людям зло.

Ольга Николаевна поведала, что никогда в жизни она еще так не веселилась. Анастасия просто осталась довольна, а Птица сообщила, что еще не видела общества с таким низким уровнем негативных эмоций. Коба-старший вернулся из Аквилонии задумчивый и, истребовав себе бумагу и ручку, никому ничего не говоря, засел за работу. Национальный вопрос в бывшей Российской империи уже сейчас стоит ребром, а если его упустить, то он может начать ходить гоголем, ибо любой национализм, в какие бы одежды он ни рядился, всегда явление мелкобуржуазное и противное построению социализма.

Итак, настал назначенный для конференции день и час. Сначала, открыв портал в Петроград, я впустил в свой кабинет товарища Ленина; потом таким же путем туда попали члены германской делегации.

- Господа, - сказал при этом кайзер Вильгельм для Эриха фон Фалькенхайна и графа фон Херт-линга, - представляю вам самовластного Артанского фюрста Серегина, монарха, полководца и Посланца Господа Нашего на грешной Земле. К врагам и разного рода безумным обормотам этот господин невероятно суров, а друзья всегда найдут у него поддержку и хороший совет. Поэтому, господа, нам лучше дружить и с ним самим и с его друзьями.

- Спасибо за комплимент, Ваше Величество, - ответил я по-немецки, - в свою очередь, представляю вам председателя Советского правительства господина Владимира Ульянова-Ленина, в настоящий момент также исполняющего обязанности министра обороны и министра иностранных дел. Мирный договор, составленный при моем посредничестве, жизненно важен для обеих сторон.

- Скажите, молодой человек, - прошамкал граф фон Хертлинг, - а что если эта ваша Советская Россия через некоторое время исчезнет так же внезапно как как и появилась? Что должны будем делать тогда?

Желая посмотреть на старого чудака, вздумавшего перечить Божьему Бичу, архангел внутри меня зашевелился и выглянул наружу - да так, что у меня зачесалась макушка и спина между лопаток, а энергооболочка затарабанила: «Георг фон Хертлинг, член католической партии Центра, бывший депутат Рейхстага, пожизненный член Рейсхрата. Доктор философии. В политике придерживался агрессивной аннексистской позиции, выступал за примирение немецкого католицизма с прусским протестантским национальным государством. Активный противник дальнейшей парламентаризации Германии. Переходная фигура. Последний рейхсканцлер, назначенный указом кайзера Вильгельма, а не избранный голосованием в рейхстаге, и первый, которому в ходе проведения своей политики приходилось учитывать мнение господ депутатов, в частности, весьма многочисленных социал-демократов и левых либералов, а потому вынужденный против своей воли проводить ту самую парла-ментаризацию, которой он так не желал».

- Советская Россия, герр Хертлинг, это реальность, данная вам в ощущениях, отныне и в будущем на века, - жестко ответил я, - а вот Германская империя в случае своего неправильного поведения может исчезнуть с карты мира в течение года, и мне для этого ничего не потребуется делать, только наблюдать и не вмешиваться.

И ведь никаких угрожающих жестов я не делал, но бедняга рейхсканцлер отступил от меня на шаг назад с расширившимися от страха глазами. Ильич, напротив, шагнув в сторону, окинул меня взглядом с ног до головы и с оттенком восхищения произнес на русском языке:

- Так-так, товарищ Серегин, а мне вы ничего подобного, за исключением слабенького нимба, не показывали. А тут прямо полный генеральский парадный мундир...

- Ну так, товарищ Ленин, к моменту нашей встречи вы уже были полностью готовы к сотрудничеству, а потому сущность младшего архангела внутри меня приглядывала за вами вполглаза, - ответил я. - То ли было дело, когда я, во главе своих людей, с обнаженным мечом Бога Справедливой Оборонительной Войны, полный ледяной ярости, врывался на переговоры в Брест-Литовске. Очевидцы того дела рассказывают, что в тот момент мои атрибуты сияли так ярко, что на них больно было смотреть. А сейчас настрой так, серединка на половинку - моей внутренней сущности просто захотелось посмотреть на того, кто там вздумал вякать не по делу.

- Понятно, товарищ Серегин, - бодро кивнул Ленин, - и этого Хертлинга вы отбрили здорово, только пух и перья полетели. Но давайте займемся делом.

- Давайте займемся, - сказал я и добавил по-немецки: - А теперь, господа, если ни у кого больше нет возражений, перейдем к подписанию мирного соглашения.

- Возражений нет, есть вопрос, - ответил генерал Эрих фон Фалькенхайн. - Скажите, как мы сможем победить, если Антанта, по вашим же словам, в самом ближайшем будущем соберет против нас двукратно превосходящие силы?

- Ситуация, сложившаяся сейчас у вас на Западном фронте, называется «Позиционный тупик», - академическим тоном преподавателя тактики ответил я. - Из-за недостаточного количества тяжелой артиллерии в полосе прорыва артподготовка продолжается по несколько суток, и к тому моменту, когда в атаку идет пехота, противник, используя развитую железнодорожную сеть, успевает подтянуть на угрожаемое направление свои резервы. После этого прорыв глохнет, превращаясь во встречное сражение, как это было под Верденом. Высокие потери тогда несут обе стороны, но у атакующих они все же больше в два раза. Продвижение исчисляется километрами, а потери - десятками и сотнями тысяч убитых и раненых. В конечном итоге войска получают приказ вернуться на исходные позиции; потери понесены, задача не выполнена.

- Но сколько же, по-вашему, необходимо артиллерии для того, чтобы правильно прорвать фронт? - вскричал новый-старый начальник германского генерального штаба.

- От двухсот до тысячи стволов калибром двенадцать-пятнадцать сантиметров на километр фронта прорыва, - усмехнулся я.

- На километр? - переспросил изумленный генерал фон Фалькенхайн.

- Да, на километр, - подтвердил я. - Тогда артподготовка сжимается до