Шестерня - Василий Борисович Блюм

- Ведь последние были мы. Неужели... не заперли?

- Заперли, я точно помню, - бросил Зубило хмуро. - Скажи, мастер?!

Ощутив на себе взгляды помощников, Шестерня дернул щекой, откликнулся в раздраженье:

- Заперли, не заперли - сейчас без разницы. Меня другое волнует - как в седьмицу управимся?

Бегунец отмахнулся, сказал беззаботно:

- Управимся, какие сомненья. - Помолчав, произнес озадаченно: - Кстати, мне одному показалось, или Креномер действительно шел снизу?

- Снизу и шел, - подтвердил Шестерня. - А что не так?

Бегунец помялся, произнес неохотно:

- Вы ничего такого не подумайте, просто, непонятно, как он с иглошерстнями разминулся.

Шестерня и Зубило посмотрели на Бегунца, затем переглянулись. И если лицо мастера почти не изменилось, то на лбу помощника залегли глубокие складки - отражение тяжелых сомнений.

ГЛАВА 14

Время слилось в неразрывный поток, наполненный звоном металла, блеском огня и льющимся из горнила удушающим жаром. Грохот молотов, разносящийся эхом далеко окрест, уже не казался громким, а пылающее в очаге яростное пламя не обжигало глаза. Мягкие, сочащиеся сукровицей волдыри на ладонях сменились мозолями, что крепли день ото дня, становясь все толще и тверже. Мышцы на руках и плечах ощутимо окрепли. Если поначалу под конец работы трудно было шевельнуть и пальцем, то уже вскоре Зубило с Бегунцом легко управлялись с работой, по мере усталости сменяя друг друга. Короткая передышка, пока один, оставив молот, подходит к мехам, а другой становится на его место, и вновь поток воздуха с гулом подхватывает пламя, а от наковальни во все стороны брызжут веселые искры.

Шестерня дела основную работу сам, позволяя помощникам вмешиваться лишь в самом начале, когда заготовка еще груба, и одним - двумя косыми ударами дело не испортишь. Не обошлось и без промахов, когда наполовину откованная заготовка отправлялась обратно в огонь, а Шестерня, глядя на побагровевшего от стыда помощника, укоризненно качал головой. Однако, парни старались не на шутку, и вскоре, с разрешения мастера, уже вовсю работали молотами, выделывая такое, о чем совсем недавно и помыслить не могли.

Когда, тяжело дыша, и исходя потом, помощники усаживались в угол, доставая из мешков, и раскладывая в миски пищу, Шестерня вставал за столешницу, прихлебывая из горшочка хмель, с сосредоточенным лицом исписывал рунами цифр блестящую металлическую пластину, причем, писал настолько мелко и заковыристо, что ни Зубило, ни Бегунец, заглядывая в записи по случаю, ничего не могли разобрать.

Время от времени к кузне подходили деревенские, толклись у входа, с интересом осматривали лишь только намеченные заготовки и уже готовые изделия, ахали, тянули руки. И развлекались таким образом до тех пор, пока Шестерня не выходил из себя и не выгонял любопытствующих наружу "воздухом подышать". Вместе с мужиками приходили и женщины, но, в отличие от беспечных товарищей, приносили мешочки с пищей и даже горшки с хмелем. Женщин Шестерня привечал особо, широко улыбаясь и источая любезности, поспешно освобождал от груза, однако, едва подходило время, безжалостно выпроваживал вместе с остальными.

Староста так и не появился. Зубило и Бегунец не переставали изумляться, но Шестерня лишь отмахивался. Креномер ничего не обещал, да и деревенские заходили лишь от избытка времени. К тому же иглошерстни по-прежнему никуда не делись, и хотя, последние дни чудовищ никто не видел, прогулки за пределами деревни по-прежнему оставались опасным занятием. Было бы странно, если бы Креномер глава деревни, шастал по темноте в поисках приключений, подобно набравшимся хмеля селянам. К тому же заказчик, как подсказывал опыт, предпочитал видеть готовый результат, а не любоваться недоделками. А уж опыта в подобных вещах, чтобы не задаваться ненужными вопросами, Шестерне хватало с избытком.

Молот с грохотом ударил в последний раз, отброшенный, упал, обиженно звякнув. Зубило с облегченьем выдохнул, произнес:

- Все, закончили. Работа сделана.

Шестерня осмотрел накрывшую петлю шляпку костыля, кивнул, после чего уперся во врата, хорошенько тряхнул, раз, затем еще раз, опустив руки, с удовлетвореньем произнес:

- Хорошо стоит, словно влитая.

Тяжело дыша, Бегунец выдавил с бледной улыбкой:

- А могло быть по-другому?

- Могло. - Шестерня пожал плечами. - Делали, считай, наспех. Да и камень здешний не из крепких.

- Что значит наспех? - Бегунец распахнул глаза. - Мы ж не спали, не ели, работали до изнеможения!

- Если это наспех, я даже боюсь спросить, что считать основательным, - кривя губы, произнес Зубило сердито.

- Основательно? - Шестерня усмехнулся. - Когда ближайший схрон разрастется вдесятеро, вместив поколения поколений; когда о последний дом в деревне распадется прахом; когда, источенная полостями, скала сомнется под собственным весом, а врата по-прежнему будут стоять. Вот что значит основательно!

Зубило открыл и закрыл рот, так что лязгнули зубы. Глядя на ошарашенное лицо товарища, Бегунец криво улыбнулся, сказал с дрожью:

- Не расстраивайся. Ведь мастер просто пошутил. Правда, мастер? Такого просто не может быть.

Он искательно заглянул в глаза Шестерне, отыскивая подтверждение своим словам, но тот остался серьезен, лишь произнес задумчиво:

- Сам я не видел, но, говорят, где-то в глубинах, скрытые от стороннего взгляда, хранятся остатки древних.

- Древних... кого? - поинтересовался Зубило насторожено.

Шестерня пожал плечами.

- Не знаю. О них не осталось памяти.

- А что осталось? - Глаза Бегунца зажглись любопытством.

- Остались строения: шахты, тоннели, полости, уходящие вглубь и вширь, вырубленные в сплошном монолите крепчайшей породы.

Зубило поморщился, спросил недоверчиво:

- И что же там, внутри? Для чего все это было возведено?

- Кто ж знает? - Шестерня пожал плечами. - Кто не был, не скажет, а кто был... не скажет тем более.

- Почему не скажет? - голос Бегунца прозвенел испуганным колокольчиком.

- Потому как не возвращались никто, - ответил Шестерня сурово.

- А известно откуда? - Зубило хмыкнул. - Коль не возвращаются.

- Ну, некоторые все же возвращаются, - ответил Шестерня уклончиво. - Да только не надолго.

- Почему? - Две глотки исторгли вопрос одновременно.

- Умирают.

- Но... почему?

- Кто ж знает, - произнес Шестерня зловеще. - Древние не любят, чтобы их тревожили, даже если останки давно распались в прах, а в шахтах давно и прочно обосновался безмолвный мрак. Тянутся, незримые, высасывают из рискнувших потревожить сон, безумцев, жизненные соки.

Шестерня придал лицу зловещее выражение, сумрачно взглянул на помощников. Бегунец не жив не мертв от страха. Даже Зубило, обычно недоверчивый и расчетливый, побледнел, испуганно оглядывается, стараясь делать это незаметно. Дети, да и только.