Контейнер - А. М. Олликайнен

Ребёнок Раухи, её дочери.

Паула ответила, что не знает, и подумала о Джерри в белом каменном доме и о ссадинах мальчика. Она кивнула обеим женщинам и уже собралась отключаться, как вдруг её посетила одна идея.

Был ещё один человек, фото которого стоило показать Хильме Калондо.

Цивилизованный север встречается с диким югом где-то возле сарая. Кажется, бремя белого человека совершенно не тяготит Ханнеса. Всем своим весом оно лежит на плечах чёрного садовника.

Самуэлъ на полголовы выше Ханнеса, но, поскольку он горбится, то выглядит ниже. Быть может, он моложе Ханнеса, но состарился раньше времени. Он смотрит на мыски своих сношенных ботинок – и ни в коем случае не в глаза Ханнесу.

Они обходят сад. Я не слышу, о чём они беседуют, да и вряд ли это можно назвать беседой. Ханнес показывает на растения и порой делает рукой широкие жесты, словно показывает гостю свои владения.

Садовник согласно кивает. Он похож на чёртика из табакерки, чья пружина совсем ослабла.

Когда-то я наивно воображала, что цивилизованность – это умение правильно подбирать слова. Чтобы то, что первым пришло в голову, не звучало как истина в последней инстанции, а в диалоге оставалось пространство для собеседника. Но Ханнес говорит прямо всё, что думает. Чужое мнение его не интересует. Он, конечно, умеет слушать и соглашаться – но только когда ему выгодно. Здесь же он считает чуть ли не своей обязанностью говорить без обиняков.

Прямолинейность – финская добродетель. И Ханнес притворяется прямолинейным. Где-нибудь в других местах это сочли бы неотёсанностью.

Поэтому он здесь. Говорит, что нужно делать. Смотрит на всех свысока. Если он, финский инженер, не будет настороже, тупые аборигены всё напутают и распихают деньги по карманам. Так он мне однажды сказал открыто. И его не заботило, что я об этом думаю.

Подчас я размышляю о том, какую дорогу местные жители проложили бы по саванне. Возможно, она вилась бы среди баобабов, если бы Ханнес твёрдой рукой не указал прямой путь к горизонту.

Он разглагольствует о солидарности и сострадании, историческом долге, который необходимо вернуть. Наверняка думает об этом и сейчас, потягивая джин-тоник.

А садовник тем временем подстригает лужайку. Верхом на райдере он похож: на большого ребёнка.

На тротуаре перед галереей стоял полицейский фургон. На другой стороне улицы у дерева остановилась женщина с ребёнком. Показывая на машину мальчик пил сок через трубочку.

Дверь в галерею была открыта, а окно рядом с ней – разбито. Лаури Аро, присев на корточки, фотографировал окно на телефон.

Паула припарковала «Сааб» вплотную к задним дверям фургона так, что их стало невозможно открыть. Ренко обратил на это внимание, но Паула лишь молча заглушила мотор.

– Так-так, малолетки балуются, – словно сельский полицейский сказал Ренко, выходя из машины.

Аро в ответ заявил, что это уже пятая попытка сорвать проект. Началось всё с того, что, как только он был запущен зимой, кто-то увёл твиттер-аккаунт «Сострадания».

– Это травля, а не невинные шутки.

– Это делают одни и те же люди? – спросил Ренко.

– Неизвестно – их не могут поймать. Точнее, полиция не может, – ответил Аро с сарказмом, адресованным Пауле.

– Когда это случилось? – спросила она.

– Не знаю. Где-то час назад сюда приехала Май – готовиться к открытию – и сразу позвонила мне. Я вызвал полицию, – Аро сказал это тоном первоклассника, который только что выучил номер экстренной службы.

Когда Паула позвонила Аро и попросила о встрече, чтобы кое-что уточнить, он не сказал ей о произошедшем – лишь предложил увидеться в галерее и дал адрес. То, что он скрыл эту информацию, Пауле не понравилось. Нельзя было исключать, что акт вандализма каким-то образом связан с убийством Раухи Калондо.

В конце концов, контейнер, в котором её утопили, сейчас должен был находиться именно здесь.

На окне была нарисована свастика, что наталкивало на мысль о каких-нибудь правых радикалах. Было время, когда Паула не воспринимала всерьёз рисователей свастик, но в последние годы стало ясно, что недооценивать их опасно.

Раньше ей не приходило в голову, что у убийства мог быть расистский мотив. От этой мысли она ощутила мороз по коже.

Прикреплённый к стеклу плакат был забрызган красной краской из баллончика, но Паула смогла разобрать надпись о том, что выставка открывается послезавтра, во вторник.

«Организаторам придётся поспешить с ремонтом», – думала Паула, осматривая повреждения. Через окно она увидела обеспокоенную Май Ринне в обществе двух полицейских. Её появление было очень кстати.

– Здесь есть видеонаблюдение, но, боюсь, запись вряд ли поможет опознать преступников: камера висит далеко от входа, – сказал Аро. – После прошлого случая я просил Май её перевесить, но она, похоже, забыла.

– А что случилось в прошлый раз? – поинтересовался Ренко.

– Дверную ручку измазали фекалиями, – серьёзно ответил Аро, но затем натянуто улыбнулся: – Кассинен вляпался.

Ренко тоже хихикнул, но тут же посерьёзнел, увидев, как Паула приподняла бровь.

Этот акт вандализма нужно было расследовать в рамках дела об убийстве. Паула выпроводила полицейских, сообщив, что следствием займётся сама. Они слегка оторопели, но тем не менее послушно сели в машину.

– Скоро приедут криминалисты, больше ни к чему не прикасайтесь, – попросила Паула Аро, который снова фотографировал, поднося телефон почти вплотную к стеклу.

На спине его голубой рубашки красовалось большое тёмное пятно. Паула тоже ощущала, что вспотела, хоть ей и удалось принять душ и переодеться. Погода располагала к пляжному наряду, но заниматься расследованием в таком виде было бы затруднительно. Особенно таким серьёзным. Особенно женщине.

Ренко явно избавился от некоторой неловкости, которую испытывал поначалу, и прекрасно сработался с Медведем. По дороге к галерее он рассказывал Пауле об их совместной работе, как ребёнок, который только что обзавёлся новым другом.

Им удалось выяснить, что, выйдя из отеля, Рауха Калондо пошла по Булеварди в сторону Хиеталахти, но вскоре развернулась и не торопясь прогулялась по проспекту Маннергейма, зашла перекусить в бургерную, а затем через сквер Эспланады двинулась к Рыночной площади. В последний раз она попала на камеры именно там, и на этой записи Калондо выглядела самой обыкновенной туристкой. Она была одна, по её виду нельзя было сказать, что она что-то ищет или чем-то встревожена.

Медведь остался искать другие видеозаписи. Вскоре ему предстояло просмотреть и запись с камеры галереи.

Паула попросила Ренко и Аро ждать снаружи и отгонять зевак. В галерее было прохладно и сумрачно. В первом зале на стене висели большие фотографии, по две друг над другом, одного размера. Паула остановилась перед первой парой. На верхнем изображении она узнала здание на заднем плане – снимок был сделан в Каллио. Снимали против света, и люди, стоявшие в очереди, на фото выглядели силуэтами. На нижнем фото играли в футбол двое детей, мальчик и девочка, судя по виду – с Ближнего Востока. Их сняли на слякотной площадке через сетчатый забор на фоне какого-то барака. Вероятно, в миграционном центре где-то на просторах Финляндии. Фокус был сделан на сетке-рабице, и фигуры детей на снимке расплывались.