Ночь в "Восточном экспрессе" - Вероника Генри

— Я хочу тебя, — сказал он.

Адель откинула голову. Он нежно касался ее шеи, большим пальцем провел по тому месту, где бился ее пульс.

— Я не могу.

— Почему нет?

— Это нехорошо.

— Кто узнает?

«Все, — подумала она. — Все, кто был сегодня днем у Симоны». Адель видела понимающие взгляды, когда они уходили. Она вспомнила девушку-ирландку и ее предостережение: «Просто будь осторожна, дорогая, вот и все».

Джек шагнул ближе. Запах его одеколона окутал Адель.

— Никто не узнает. Разве что кто-то окажется в этой комнате, наблюдая за нами. Это просто предположение.

Он стал целовать ее в шею. Адель почувствовала, что вся переливается светом, словно кожа ее покрыта блестящей чешуей. К своему смятению, Адель издала звук, что-то среднее между вздохом и стоном.

— Именно этого ты хочешь, — прошептал он.

— Я знаю…

— Ты пожалеешь, если не согласишься. Ты всегда будешь гадать…

Адель знала, что он ею манипулирует. Знала: он понимает женщин настолько хорошо, что может играть на их слабых струнках, апеллировать к их сокровеннейшим желаниям. Адель знала, что уступка станет глупостью. Но никто никогда не вызывал у нее таких ощущений, как сейчас Джек.

А потом он отстранился. Отодвинулся от нее. Опустил руки.

— Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать против твоей воли.

Подошел к проигрывателю в углу комнаты. Выбрал долгоиграющую пластинку, вынул черный диск из конверта.

Адель охватило ужасное чувство. Чувство холода, оставленности.

Она пересекла комнату и забрала у Джека диск. Снова обняла Джека за шею и нагнула его голову к себе для поцелуя. И в этот момент Адель почувствовала, как рушатся ее брачные обеты. Все слова, которые она произнесла в тот день десять лет назад, стоя на коленях перед алтарем в белом атласном платье, перестали что-либо значить. Она не думала ни об Уильяме, лежавшем в их постели в Шеллоуфорде, ни о сыновьях, сладко спавших в общей школьной спальне, ни о том, чем может обернуться для них ее измена.

Она думала только о себе.

Проснувшись на следующее утро, Адель дрожала, хотя в комнате было тепло и она была полностью укрыта розовым шелковым одеялом на гагачьем пуху. Адель подумала, что, наверное, это от шока — своим поступком она нанесла телу и разуму травму. Сочившийся сквозь шторы свет напомнил Адели, что наступил новый день, первый день ее жизни прелюбодейки. Ее затошнило от страха и чувства вины, и излишков выпитого: защитное действие алкоголя закончилось, оставив Адель уязвимой и беззащитной.

Она посмотрела на спящего рядом человека и спросила себя, как могла она так сознательно всем рисковать. Своим браком, порядочностью, рассудком. Помимо всего прочего, она ничего не знала об этом человеке, кроме того, что он пожелал ей рассказать. У нее вообще не было доказательств, что все его заявления — правда. Как знать, может быть, и квартира-то ему не принадлежала. Он мог быть сумасшедшим, убийцей. Может, он охотится на таких, как она, женщин, сбивая их с толку своим несомненным обаянием, а потом шантажирует? Адель представила, как взгляд, показавшийся ей столь чарующим, делается жестким, когда он требует у нее денег перед уходом, денег за свое молчание. Шантаж респектабельной докторши. Как легко…

Выбравшись из-под простыней, Адель бросилась в ванную комнату, заперлась и в страхе схватилась за голову, вцепившись в волосы и глядя в зеркало на идиотку, которой она оказалась. Слабую, пустую, тщеславную, поглощенную собой. Под глазами у Адели залегли темные круги. «Не слишком привлекательное предложение сделают тебе этим утром, миссис Расселл», — подумала она, и ее бросило в жар от нараставшей паники.

Как можно тише Адель умылась, почистила зубы, выдавив на палец зубную пасту. Воду в унитазе она спускать не стала. Не хотела разбудить Джека. Тихонько вернулась в спальню за своей одеждой. Джек крепко спал, пока она одевалась и искала туфли и сумочку. По сравнению с одетой с иголочки свежей женщиной, пришедшей вчера в «Савой» на ленч, Адель являла жалкое зрелище. Одежда измята, чулки в затяжках. У нее не нашлось духов — они лежали в повседневной сумочке. Она не предполагала, что они ей понадобятся.

Ей подумалось: не притворяется ли Джек спящим, чтобы избежать неловкого прощания? Да наплевать. Адель на цыпочках вышла из квартиры и спустилась по лестнице, держа туфли в руке. Открыла парадную дверь и ступила на улицу. Ее разом охватил холод, ущипнул за кожу. Когда ты устал, холод всегда ощущается острее. Кафе на первом этаже было закрыто, на окнах — ставни. Мимо продребезжала тележка, развозившая молоко, и Адель ощутила сильную жажду. Подумала: не остановить ли ее, но хотелось как можно скорее покинуть это место.

Проходившая мимо женщина окинула Адель взглядом, в котором читалось отвращение. Адель решила, что вид у нее именно такой: падшая женщина покидает холостяцкую берлогу своего любовника. Еще ни разу в жизни она не чувствовала себя столь грязной и ненавистной самой себе. Она доковыляла до Шафтсбери-авеню и остановила первое попавшееся такси.

Путешествие домой было бесконечным.

Адель попросила водителя такси остановиться у магазина «Фенвикс» на Бонд-стрит, где было множество нормальных, счастливых женщин, не чувствовавших за собой никакой вины, женщин, которые радовали себя новой губной помадой или выбирали наряд для особого случая. Адель купила чулки взамен порванных накануне вечером и переодела их в дамской комнате. Старую пару она бросила в корзину для мусора, стыдясь стремления скрыть свидетельства своего греха. Затем она вернулась в магазин и наугад выбрала пару перчаток, щетку для волос и баночку кольдкрема. Ничего из этого Адели не требовалось, и можно было купить все в Филбери, но она думала только о том, что ей нужно какое-то доказательство нормальности хотя бы для себя и некое алиби. Какое-нибудь ничтожное свидетельство, доказывающее, что ее действия за последние сутки были вполне невинными.

В поезде Адель сидела, держа на коленях сумочку и покупки, прижавшись головой к оконному стеклу, глаза ее от усталости горели. Тело болело, словно избитое. Она не могла думать отчего.

Домой она вернулась к полудню. Уильям, слава Богу, дома не обедал. Встретила ее только миссис Моррис, да и та к часу дня ушла. Помыслить о еде Адель не могла, хотя миссис М. оставила ей холодной ветчины и овощной салат.

Адель налила себе горячую ванну, воображая, что смоет таким образом свои грехи. Она все еще чувствовала на себе запах одеколона Джека. Адель видела флакон у него в ванной комнате. «Зизония» от Пенхалигона. Он вызывал у нее беспокойное, тревожное воспоминание. Ибо, несмотря на то что никогда в жизни Адель не чувствовала себя хуже, воспоминание о том, что с ней делал Джек, опьяняло. Она невольно переживала каждый порочный, восхитительный миг.

Когда Уильям пришел домой, Адель чувствовала себя очистившейся, но словно в бреду. Она заставила себя поужинать вместе с мужем. Каждый кусок приходилось отправлять в рот через силу. Адели казалось, что она никогда уже не сможет получать удовольствие от еды. Уильям, похоже, был очень рад ее видеть и подробно расспрашивал о Бренде.