Одиннадцать видов одиночества - Ричард Йейтс

Во время обеденного перерыва (как всегда по пятничным дням получки, он с тремя другими клерками обедал в немецкой таверне неподалеку от их офиса) главной обсуждаемой темой был бокс, но Фэллон почти не участвовал в разговоре. Джек Копек, абсолютный профан в этом виде спорта — угораздило же его назвать бой недельной давности «шикарным зрелищем», хотя на самом деле там были пятнадцать раундов вялых клинчей с редкими тычками вместо ударов и жалкой пародией на судейство, — не без апломба сообщил коллегам, что лучший из всех виденных им боксерских поединков состоялся во время его службы на флоте. Как следствие, разговор перекинулся на флотскую тему, и только Фэллон по-прежнему хранил скучливое молчание.

— А вот еще был случай, — начал третью подряд историю Копек, тыча себя в грудь наманикюренным ногтем большого пальца. — Мой первый день на новом корабле, а из формы при мне только подогнанная портным синяя парадка. И тут объявляют построение экипажа. Страшно? Не то слово: меня трясло, как осиновый лист! Старик проходит вдоль строя, останавливается передо мной и говорит: «Где ты, по-твоему, сейчас находишься, морячок? На маскарадном балу?»

— Кстати, об этих проверках, — подхватил Майк Бойл, выпучивая круглые клоунские глаза. — Наш коммандер имел привычку, напялив белые перчатки, при обходе проводить пальцем по переборкам и поручням. И если на перчатке появлялась хоть одна пылинка, ты уже мог считать себя трупом.

После этих воспоминаний на них накатила сентиментальность.

— И все-таки на флоте была хорошая жизнь, — сказал Копек. — Чистая и аккуратная жизнь. А лучше всего в ней то, что ты находишься на своем месте — понимаете, о чем я? Каждый человек там специалист в какой-нибудь конкретной области. Никакого сравнения с армией, где всего-то дел: маршировать туда-сюда и выглядеть таким же остолопом, как все вокруг.

— И не говори, братишка, — сказал Джордж Уолш, удаляя лишнюю горчицу со своей сардельки. — Я оттрубил в армии четыре года и согласен с тобой на все сто.

На этом терпение Джона Фэллона иссякло.

— Вот как? — произнес он. — А в каких армейских частях ты служил?

— В каких частях? — озадачился Уолш. — Ну, сперва на артиллерийском складе в Виргинии, потом в Техасе, потом в Джорджии. Что ты вообще имеешь в виду, говоря о частях?

Фэллон прищурил глаза, а его пухлые губы поджались.

— Тебе стоило бы попробовать себя в пехоте, старик, — сказал он.

— Нет уж, спасибо, — со слабой улыбкой промямлил Уолш.

Но Копек и Бойл приняли вызов, ухмыляясь до ушей.

— Пехота? — сказал Бойл презрительно. — А что, у них там тоже есть специалисты?

— Очень даже есть, представь себе, — сказал Фэллон. — Да будет тебе известно, каждый сукин сын в стрелковой роте является специалистом. И вот что я тебе скажу: этим ребятам глубоко плевать на всякие белые перчатки и парадные мундирчики, подогнанные по фигуре.

— Секундочку, — сказал Копек. — А могу я узнать одну вещь: какая специальность в пехоте была у тебя, Джон?

— Я был би-эй-ар-меном, — ответил Фэллон.

— Это что еще за хрень?

И тут Фэллон впервые осознал, насколько изменился за последние годы контингент служащих в конторе. В былые дни, году в сорок девятом или пятидесятом, любой клерк, не знающий, что такое би-эй-ар-мен, стыдливо промолчал бы в тряпочку.

— Би-эй-ар, — сказал Фэллон, откладывая в сторону вилку, — это автоматическая винтовка Браунинга. Тридцатого калибра, с коробчатым магазином. Это основа огневой мощи пехотного отделения из двенадцати человек. Я доходчиво ответил на твой вопрос?

— Автоматическая — это как? — поинтересовался Бойл. — Типа «томми-гана»?[11]

И Фэллону, как будто он имел дело с детьми или девчонками, пришлось объяснять им, что это оружие имеет очень мало общего с «томми-ганом», выполняя совершенно другие тактические функции. В конце концов он был вынужден достать свой механический карандаш, чтобы — по памяти и с любовью — нарисовать силуэт винтовки на обратной стороне своего конверта с недельной зарплатой.

— Хорошо, — не унимался Копек, — тогда скажи мне, Джон: какие особые знания тебе потребовались для стрельбы из этой штуковины? Ты проходил какую-то спецподготовку?

Глаза Фэллона сузились до гневных щелочек. Он сгреб со стола карандаш вместе с конвертом и запихнул их в карман пиджака.

— Попробовал бы сам, — сказал он. — Попробовал бы ты прошагать двадцать миль с пустым брюхом и полной выкладкой, с би-эй-ар и боезапасом, а потом залечь за какой-нибудь болотной кочкой, когда вода плещет выше твоей задницы, по тебе лупят из пулеметов и минометов, а взводный орет: «Где там чертова би-эй-ар?» И ты должен прикрывать огнем отход взвода или всей роты. Попробуй такую хрень, старик, и ты на своей шкуре узнаешь, насколько это просто.

Он завершил эту тираду слишком большим глотком пива, поперхнулся и начал его выкашливать, подставив ковшиком широкую веснушчатую руку.

— Полегче, старина, — с улыбкой сказал Бойл, — побереги здоровье.

Фэллон не ответил, только вытер рот, глядя на них и хрипло отдуваясь.

— Ну хорошо, ты у нас герой, — весело согласился Копек. — Ты был на фронте. Но скажи мне вот что, Джон: тебе лично случалось стрелять из этой винтовки по врагу?

— А ты как думаешь? — процедил Фэллон сквозь плотно сжатые губы.

— И сколько раз?

Правда была такова: товарищи по взводу частенько называли Фэллона, физически крепкого и сноровистого девятнадцатилетнего солдата, «чертовски классным би-эй-ар-меном», и в последние два месяца войны он со своей винтовкой прошагал много миль, натирая мозоли, по разным дорогам, полям и лесам, лежал с ней под многими артиллерийскими и минометными обстрелами, не раз упирался ее стволом в животы сдающихся немцев, но лишь дважды за все это время использовал ее в бою, да и то стрелял лишь в направлении вражеских позиций, а не по видимым целям, ни в кого не попал и вдобавок во втором случае получил от командира устный выговор за бесполезный расход патронов.

— Сколько бы ни было, это тебя не касается! — пробурчал он, и остальные, исподтишка ухмыляясь, опустили глаза в свои тарелки.

Фэллон глядел на них с вызовом, дожидаясь язвительной реплики, но ее не последовало. Какое-то время они ели и пили пиво в молчании, а потом завели разговор на другую тему.

За всю вторую половину рабочего дня Фэллон ни разу не улыбнулся. Он оставался мрачным и позднее, когда встретился с женой у ближайшего супермаркета для закупки продуктов на уик-энд. Она выглядела очень уставшей — что бывало всегда накануне обострения синусовых болей, — а Джон, медленно катя за ней по магазину проволочную тележку, то и дело поворачивал голову, провожая взглядом виляющие бедра и пышные бюсты других молодых женщин.