Одиннадцать видов одиночества - Ричард Йейтс

— Ой! — воскликнула она вдруг и, уронив коробку с крекерами, наклонилась, чтобы потереть ушибленную ногу. — Гляди, куда ты толкаешь эту штуку! Лучше уж я сама ее покачу.

— Не надо было так резко тормозить, — сказал он. — Я не ожидал, что ты вдруг остановишься.

В дальнейшем, дабы избежать повторного столкновения с супругой, он был вынужден сосредоточить внимание на ее узкой спине и тонких, как палки, ногах. Ходила она всегда с легким наклоном вперед; при этом выпяченные ягодицы, казалось, следовали за ней этаким отдельным и малосимпатичным дополнением. Несколько лет назад врач объяснил бесплодие Роуз деформацией шейки матки и порекомендовал ей специальные упражнения, с помощью которых можно было исправить этот дефект. Она взялась за упражнения без особого энтузиазма, в дальнейшем выполняла их все реже и наконец забросила совсем. И сейчас Фэллон уже не мог вспомнить, была ли эта странная поза причиной или следствием ее внутреннего состояния, но одно он знал точно: как и в случае с головными болями, ее осанка неуклонно изменялась к худшему за время их совместной жизни. Он мог поклясться, что в пору их знакомства Роуз при ходьбе держалась вполне прямо.

— Какие хлопья взять, рисовые или кукурузные? — спросила она.

— Рисовые.

— Но мы питались рисовыми всю прошлую неделю. Тебе они еще не приелись?

— О’кей, тогда бери другие.

— Что ты там бормочешь? Я не слышу.

— Бери кукурузные, я говорю!

По пути домой с покупками в обеих руках он сопел и кряхтел больше обычного.

— Да что с тобой такое? — спросил жена, когда он в очередной раз остановился, чтобы поудобнее перехватить ручки сумок.

— Что-то я совсем расклеился. Надо будет сходить на спортплощадку, поразмяться с мячом.

— Ну да, конечно, — сказала она. — Ты в который раз уже собираешься, но вместо этого только лежишь на диване с газетой.

Сразу по прибытии домой Роуз приняла ванну и, как обычно после купания, села ужинать в самом затрапезном виде: мешковатый халат на тощем теле, влажные волосы слиплись прядями, кожа сухая и пористая, фальшивая «молочная улыбка» застыла в уголках не подкрашенного и неулыбчивого рта.

— Куда это ты собрался? — спросила она, когда Фэллон отодвинул свою тарелку и встал из-за стола. — Что еще за фокусы, Джон? Сам вечно требуешь покупать молоко, а когда я его покупаю, оставляешь полный стакан на столе. Вернись сейчас же и выпей молоко.

Он вернулся, залпом осушил стакан, и в результате его едва не стошнило.

Покончив со своим ужином, Роуз основательно занялась подготовкой к вечернему походу в кинотеатр. Джон давно уже перемыл и вытер посуду, а она все стояла за гладильной доской, доводя до кондиции выбранные для этой цели блузку и юбку. Дожидаясь ее, он опустился в кресло.

— Если будешь так возиться, мы опоздаем на сеанс, — сказал он.

— Не мели чушь, до начала еще целый час. Не пойму, что на тебя сегодня нашло?

Она уже надела туфли на шпильках, и сейчас это выглядело нелепо в сочетании с длинным, до лодыжек, домашним халатом, особенно когда ей пришлось нагибаться, чтобы выдернуть из розетки вилку от утюга.

— Почему ты перестала делать упражнения? — спросил Фэллон.

— Какие упражнения? О чем ты?

— Сама знаешь, — сказал он. — Ты отлично знаешь какие. Для выправления твоей деформы.

— Деформации, — поправила она. — Ты всякий раз говоришь «деформа» вместо «деформация».

— Да какая, к черту, разница? Почему ты не делаешь эти упражнения?

— Ах, оставь это, Джон, — сказала она, складывая гладильную доску. — С чего ты вдруг поднял эту тему именно сейчас?

— Так что ты намерена делать? До конца жизни ходить с этой проклятой деформой или как?

— Во всяком случае, — сказала она, — я уж точно не хочу забеременеть, если ты намекаешь на это. Скажи-ка, на что мы будем жить, если я оставлю свою работу, чтобы сидеть с ребенком?

Он поднялся и начал кругами ходить по гостиной, свирепо поглядывая на абажуры, на акварельные натюрморты с цветами и на фарфоровую фигурку дремлющего сидя мексиканца, за спиной которого распустил цветы уже, казалось бы, засохший кактус. Затем он переместился в спальню, где было приготовлено для вечера нижнее белье Роуз, и на ходу подцепил белый лифчик со вставками из пористой резины, без которых ее грудь под платьем выглядела бы плоской, как у мальчишки. А когда она вошла следом, Джон повернулся и взмахнул лифчиком перед ее оторопевшим лицом.

— Зачем ты надеваешь эту хрень? — спросил он.

Она вырвала лифчик из его руки и попятилась к дверному косяку, оглядывая Джона с ног до головы.

— Знаешь что, — сказала она, — с меня уже довольно. Ты начнешь когда-нибудь вести себя прилично или нет? Мы идем сегодня в кино или нет?

Произнося эти слова, она имела столь жалкий вид, что Фэллон просто не смог этого вынести. Он схватил свой пиджак и протиснулся в дверной проем мимо нее.

— Делай что хочешь, — бросил он через плечо, — а я пойду прогуляюсь.

И громко хлопнул дверью квартиры.

Мышцы начали расслабляться, а дыхание успокаиваться лишь после того, как Фэллон достиг бульвара Куинс. Он не стал заходить в гриль-бар «Остров» — до трансляции бокса было еще далеко, да и в таких расстроенных чувствах он все равно не получил бы удовольствия. Вместо этого он спустился в подземку и, пройдя турникет, сел в поезд до Манхэттена.

Выбравшись из метро, он двинулся в сторону Таймс-сквер, но на Третьей авеню его одолела жажда, так что пришлось завернуть в первый попавшийся бар — унылое, провонявшее мочой заведение с отделанными тисненой жестью стенами, — где он пропустил пару виски с кружкой пива вдогонку. У стойки справа от него пожилая женщина напевала «Peg o’ My Heart»[12], дирижируя горящей сигаретой, а слева мужчина средних лет говорил кому-то:

— Моя точка зрения такова: вы можете оспаривать методы Маккарти[13], но черта с два вы сможете оспорить его принципы. Разве я не прав?

Фэллон покинул это место и перебрался в другое, ближе к Лексингтон-авеню, с отделкой из кожи и хрома, где лица всех посетителей имели зеленовато-голубой оттенок из-за соответствующего освещения. Здесь его соседями у стойки оказались два молодых солдата с дивизионными шевронами на рукавах, голубыми аксельбантами пехотинцев и по-уставному засунутыми под погоны пилотками. Никаких наградных ленточек — это были вчерашние мальчишки, хотя и не зеленые новобранцы, судя по выправке, по хорошо сидящим на них коротким «эйзенхауэровским» курткам и по уже разношенным, но до блеска начищенным армейским ботинкам. В какой-то момент оба, как по команде, повернули головы и посмотрели в одном направлении. Фэллон последовал их примеру и увидел девушку в плотно облегающей юбке, отделившуюся от своей компании за одним из столиков в затененном углу. Она продефилировала мимо них, пробормотав извинение, а три пары глаз продолжали следить за покачивающимися бедрами и ягодицами, пока она не исчезла за дверью женского туалета.