Дурка - Гектор Шульц

Я давно его уже не слышу. И мне так тоскливо от этого. Вдруг он ушел навсегда, и Саша тоже не придет за мной больше. А я сгнию здесь. Среди зеленых стен, криков и белых людей, которые суют мне шоколадки и сигареты. Саша же придет?

– Нет, Настя. Саша не придет.

– Вы же шутите?! – воскликнула она и, сморщив лицо, заплакала. – Шутите, да? Жестоко, но шутите!

– Нет, Насть. Не шучу. Ты сама все понимаешь, – устало ответил я. В голове шумело, а в груди неровно билось сердце, отдаваясь похоронным звоном в ушах. – Саша – редкостный ублюдок. Как и его друзья. Как и твои родители. Они бросили тебя. И только от тебя и твоей воли зависит, выберешься ты отсюда или нет. Но я верю, что ты справишься.

– Правда? – вымученно улыбнулась она и осторожно прикоснулась к моей руке, но тут же отдернула пальцы, словно коснулась горячего.

– Все хорошо. Иди в палату и поспи, пока есть возможность, – кивнул я, доставая пачку сигарет. Затем, чуть подумав, взял парочку, оторвал фильтр и протянул Насте. – А это тебе. Только никому не давай.

– Спасибо. Но они все равно придут. Завтра или в другой раз, – вздрогнула она. Я понял, о ком шла речь, и мотнул головой.

– Если они снова начнут тебя доставать, то скажи, что Иван Алексеевич запретил. Не Саша, не голос, а я. Поняла?

– Да, Иван Алексеевич… То есть, Ваня. Да, поняла. Спасибо вам. Большое, – отрывисто ответила Настя и, спрятав сигареты в кармане, побрела к выходу из туалета.

– Пиздец, – буркнул я и снова посмотрел на часы. Смена тянулась непривычно долго. И как же мне хотелось послать все в жопу и сбежать отсюда подальше. Но я не мог. Выбор сделан. Выбора больше нет.

После летучки у старшей медсестры острого женского я отмахнулся от приглашения Жоры пойти покурить на улицу и сразу пошел в раздевалку. Быстро переодевшись, включил музыку и поднялся по ступеням из подвала. К счастью, на крыльце не было ни Жоры, ни Гали, ни Артура, ни тем более Лясика, которому мне до сих пор хотелось дать по морде, несмотря на собственную бесконфликтность. Зато за воротами меня ждала Никки.

Она рассмеялась, увидев мое удивленное лицо, потом вытащила наушники из ушей и чмокнула в щечку. Правда Никки на миг изогнула бровь, когда её взгляд упал на сбитые кулаки, но тут же на её лицо вернулось привычное ехидно-веселое выражение.

– Ты чего тут забыла? – устало улыбнулся я. Никки в ответ хитро прищурила глаза и пожала плечами.

– Может, соскучилась, – пропела она. Затем шмыгнула носом и склонила голову, наблюдая за моей реакцией. – Ладно, шучу. Мы с ребятами с универа кровь приехали сдавать. Один из однокурсников на мотоцикле в стену влетел. Живой, но мы решили поддержать.

– Понятно. Но версия про «соскучилась» мне понравилась больше, – хмыкнул я, заставив Никки улыбнуться. Правда улыбка исчезла, когда она взяла меня за руку и вопросительно кивнула на разбитые костяшки.

– А это что? Отжимался во время смены?

– Нет. Да и неважно, – кисло ответил я, вспомнив события прошедшего дня и ночи.

– Ванька, ты сам не свой последнее время. Бледный, как смерть, хотя корпспейнтом не балуешься, – серьезно ответила Никки. – Быстро говори, что случилось!

– Давай, потом расскажу? – вздохнул я, обнимая её за плечи. – Ты сдала кровь?

– Конечно! Теперь домой, нам отгул дали.

– Вот и славно. Пошли, тебе надо чая крепкого выпить и съесть чего-нибудь. Да и я не отказался бы от кофе.

– А насчет кулаков сбитых?

– Наташ, давай потом, – скупо бросил я. – Смена тяжелой была. Лучше просто поговорим о какой-нибудь ерунде, перемоем кости Энжи или Кэт, а потом прогуляемся, пока погода хорошая. Я все расскажу, правда. Но не сейчас.

– Ладно, – улыбнулась Никки, прижавшись к моему плечу. – Судя по всему вести тебя придется мне.

– Придется. Куда пойдем?

– На трамвай и в центр. Здесь приличных кафешек хер найдешь.

– Это точно, – кивнул я и, обернувшись, посмотрел на грязно-желтое здание больницы. Через три дня я вернусь в эти стены и все пойдет, как раньше. Дежурства, больные и сутки без сна. Грязь, говно и много боли. Выбор сделан. Выбора больше нет.

Глава седьмая. Разбитое сердце.

Со временем я привык к графику сутки через трое. Смена пролетала быстро, а выходные обычно проходили в компаниях друзей и многочисленных квартирниках, которые бледные собратья предпочитали улице. Конечно, бригады бритоголовых в последнее время серьезно почистили улицы, но ночью все равно мало кто решался на прогулки или посиделки во дворах. Ночь – это время хищников. Животных, которым в сладость уничтожить того, кто слабее. Поэтому у меня вошло в привычку, что два выходных я стабильно проводил на вписках у друзей. У Энжи, у Лаки, у Эрика или у Никки. Без разницы. Главное хоть немного убрать из головы мысли о предстоящей смене.

– Не знаю, Никки, – вздохнул я. Мы шли с ней на тусовку к Эрику, который жил в Окурке, но немного задержались в кафе, где договорились встретиться, и сейчас медленно брели вперед по мокрому тротуару. На район опустился вечер, зажглись редкие фонари и до нас то и дело доносился шакалий смех местных животных, прячущихся где-то в темноте. Никки давно подметила, что я веду себя странно, и никогда не оставляла попыток выяснить, что же творится в моей голове. Я её не винил. Мне была приятна её забота. – Ощущение будто я тону на работе. Поначалу все казалось легким, понятным и простым. Но когда видишь, как ночью в женское отделение заходят санитары, хочется схватить швабру и устроить крестовый поход. Пугает другое.

– Что ты отстраняешься от этого, – понимающе кивнула Никки. Она держала меня под руку и изредка чертыхалась, если нога попадала в очередную ямку.

– Ага, – ответил я. – Если раньше мне было не плевать на то, что Жора отвешивает поджопник больному, то теперь все по-другому. Равнодушие.

– На такую работу идут или идейные, или ебанутые, – усмехнулась она, но я улыбку не поддержал. Только согласно кивнул.

– Проблема в том, что идейных там нет. Есть Рая, конечно, но она застряла в своих страхах и тоже закрывает на многое глаза. Из неё получится хорошая главная медсестра, если она избавится от страхов. Но сейчас она тонет в них, как я тону в равнодушии.

– Ты хороший, Ванька. Я-то знаю, – снова улыбнулась Никки и прижалась ко мне. От неё слабо пахло её любимыми духами, а ладонь, которой она держала мою руку, была теплой и