Дети луны - Наталья Резанова

Согласно установленному от века обычаю, казни совершались на рассвете. Так должно было поступить и сегодня. Странник видел, как вывели осужденного. Он молчал, голова его свесилась на грудь. Епископ сам отказался напутствовать Лотара, но, обрекая на смерть его тело, вовсе не желал губить душу и прислал одного босоногого монаха из своей свиты. Издалека Страннику не было слышно, о чем они говорят, а в темноте трудно разобрать выражение лиц. Все же ему показалось, что Лотар сложил ладони и молится. Может быть, благодарит Бога за то, что сейчас осень и поздно светает?

Осень осенью, а день пришел не позже положенного. Солнце еще не встало, но край неба был освещен, и над лесом плыло розовое облачко. Народ начал собираться в стороне от лагеря, там, где трое подручных палача вбивали в землю, покрытую жухлой редкой травой, короткие деревянные колышки, четыре: два и два. Один остался доделывать, а двое отправились за Лотаром. Он еще стоял на коленях, и они поволокли его, подхватив под мышки. Монах поспешил за ними.

Король и судьи заняли свои места. Глашатай хрипло проорал в пространство:

— За злокозненные замыслы против короля, своего законного господина, и ради блага государства и всех добрых христиан изменник Эгон Дит, барон Лотар приговаривается к позорной смерти!

Лотара снова поставили на колени, и монах приложил крест к его губам. Потом его начали раздевать. Однако Лотар, до этого мгновения безмолвно подчинявшийся, вдруг начал вырываться с такой силой, что подручным пришлось навалиться на него. Как ни сопротивлялся он, с него сорвали все, что на нем было — кафтан, рубаху, штаны, сапоги… и стал он наг, как в день своего появления на свет. В рот ему забили кляп и, продолжавшего биться, бросили навзничь и растянули на земле, прикрутив руки и ноги сыромятными ремнями к деревянным кольям. Тело его было напряжено, как струна, единственно свободной оставалась голова, мотавшаяся не то от ярости, не то от ужаса. Подручные закончили свою работу, и появился мастер — высокий мужчина в куртке из буйволовой кожи с тяжелым двуручным мечом.

Меч был остер, руки привычны, и все кончилось быстро.

— Половина дела сделана, — сказал король, — только половина. Мы отправимся дальше, но с пути отклоняться не будем. Сын мой, — он коснулся рукой плеча Филиппа, — тебе пора показать себя. С тысячью воинов ты захватишь замок Лотара, благо, по словам Арнсбата, гарнизона там почти не осталось, и посадишь там надежных людей. Да, пора отправляться. Подать носилки. Я не поеду сегодня верхом. Что-то сильно знобит…

— Я распоряжусь, — сказал Раймунд. Он лучше многих понимал чувства Генриха, когда-то верившего Лотару настолько, насколько старик был в состоянии верить кому-либо. Действия короля он одобрял. Красавец, силач и весельчак может так же легко стать предателем, как тонкогубый хитрец или трясущийся скряга.

Возвращаясь к шатру, король увидел сидящую на земле фигуру с запрокинутой к небу головой.

— Странник, эй! Что ты там высматриваешь?

— Солнце, государь. Похоже, сегодня будет ясный день.

— Да? Что-то незаметно, мне, по крайней мере… А ты не боишься ослепнуть, глядя на солнце?

— Придворные же глядят на тебя и не слепнут.

— Значит, ты всегда где-то скрываешься из боязни слепоты?

— В лучах сияния твое величество не видит, что я всегда нахожусь поблизости от его особы.

— Я предпочел бы, чтобы ты при этом и сам оставался в поле зрения.

— Желания короля — больше приказа.

— Ты умелый льстец, юноша. Но я прощаю тебя, потому что ты предпочитаешь восход солнца зрелищу казни. — Любивший, чтобы последнее слово в разговоре оставалось за ним, Генрих направился дальше.

«Если бы ты знал причины этого, добрый мой король», — подумал Странник, подымаясь на ноги. И еще: «Пожалуй, если сегодня ничего не случится, к вечеру войдем в ущелье».

Следовало бы окликнуть короля и сообщить об этом. Только так не годится. Вот все снимутся с места, тогда Странник попросит разрешения через кого-нибудь, скажем, Раймунда, и доложит, как полагается.

Новая забота отодвинула казнь в сторону. Забыли о ней, торопясь в путь, и другие. Лотара не хоронили. Разрубленные останки его были брошены, на радость воронью, на разрытой, истоптанной, загаженной, опаленной, изуродованной земле, когда армия растянулась по предгорью. А мысль уже летела, обгоняя всех, туда, где черной тенью среди скал начинается ущелье Бек.

Странника послали с передовым отрядом Лонгина, На разведку пожелал отправиться сам граф. Они миновали лес, за огненной кромкой которого лежали Большие болота — ненавистное место, ему Странник был обязан своей лихорадкой. Свернули ближе к горам — без дороги, между возникающими там и тут зарослями колючего кустарника к сплошной гранитной стене. Лонгин скучал. Хорошую схватку он предпочел бы сейчас этим крысиным бегам, как он называл нынешнее предприятие. Странник ехал рядом, настороженный и деловитый. Остановиться передохнуть Лонгин не разрешал, хотя ему самому все порядком надоело.

— Долго еще, а?

— Недолго. Уже видно.

— Где? Ничего не вижу.

— Вон за той скалой.

Лонгин осмотрелся. Впереди было много скал, коричневых, серых, голых и — никакого прохода. Лицо Странника сделалось тоскливым.

— Поехали за мной, — сказал он.

Проход был, но узкий, проехать по нему могли трое-пятеро всадников, соприкасаясь боками.

— Вот так щель! Мы тут застрянем.

— Дальше будет посвободнее.

Странник спешился и повел коня в поводу. Ему казалось, что края скал в вышине соприкасаются — на дне ущелья всегда лежала тень. Они продвигались дальше.

— Много камней. Лошади могут побить ноги.

— Здесь была река, я говорил…

Лонгин продолжал вглядываться.

— Отличное место для засады. Лучше не придумаешь.

— Истинная правда. Слушай, благородный господин мой на случай, если бы здесь в самом деле ждала засада, что тебе король приказал сделать со мной?

— Что, что ты мелешь?

— Ну, я ведь вправду мог бы заманить вас…

— Чушь! Я тебя столько лет знаю, с какой стати ты стал бы обманывать?

— Король Лотару тоже верил.

— А, ты из-за этого… Оставь. Это не по-нашему — если бы… Возвращаться пора. Эй, Гимар, выводи своих! Остальные пусть ищут место для лагеря! Тайк, тебе говорю, башка деревянная!

Его гулкий голос гремел по ущелью, как обвал, ослушаться его было невозможно.

Странник снова поднялся в седло. «Кругом все огорожено. Теперь не удерешь. Сам себя сюда притащил. Теперь не удерешь, не удерешь, не удерешь».

— А все-таки прямая дорога была вернее, что бы ты ни доказывал! — крикнул Лонгин.

Странник ничего не ответил.