Запрети любить - Юлия Николаевна Николаева

Я вдруг думаю, сколько же всего я не знаю еще о ней? Насколько далеко она может зайти в своих устремлениях? Какие использовать методы? Способна ли подставить человека? Сделать плохое? Умеет ли прощать и быть сострадательной?

Одна маленькая ложь с ее стороны, и как теперь понять, где во всей нашей с ней жизни настоящая Таня, а где нет?

Смотрю на Кирилла.

– Я не хочу, чтобы так было, – звучит жалко и умоляюще, как будто в его власти отмотать время назад и промолчать.

Было бы мне легче? Да, наверное. Но когда-нибудь я все равно бы узнала. Не через эту историю, так через другую. И было бы еще тяжелее.

– Я знаю, Ясь, – Кирилл пересаживается ко мне, прижимает к себе, я утыкаюсь носом ему в грудь. – Это нормально: хотеть, чтобы все было хорошо.

Всхлипываю.

– У меня не бывает хорошо, – шепчу, чувствуя в горле спазм. – Вся моя жизнь череда неудач, между которыми бывают короткие передышки, чтобы глотнуть воздуха и приготовиться к следующему удару.

Кирилл крепко сжимает меня, касаясь губами моего затылка.

– Почему так, Кирилл? – продолжаю я. – Почему? Разве я что-то такое сделала, что не заслужила счастья? Разве многого прошу? Я просто хотела, чтобы у меня была семья, которой я была лишена с детства. И я поверила, что она у меня появилась. Вышла замуж…

Я неслышно плачу, только слезы катятся. Конечно, Таня тут ни при чем, эта ситуация стала спусковым механизмом, нарыв вскрылся и теперь из него выходит боль. Говорят, потом должно стать легче. Но я в это уже давно не верю.

Кирилл ничего не отвечает, просто обнимает меня, и этого более чем достаточно. Ответов на мои вопросы нет, и не существует реальной формы утешения, кроме банальных фраз, которые я и сама прекрасно знаю.

– А ты когда-нибудь видела, как проявляют фотографии? – спрашивает Кирилл вдруг. Я поднимаю на него заплаканные глаза и качаю головой. – Хочешь посмотреть? Только надо до моего дома дойти.

Несколько секунд молча разглядываю его лицо, потом киваю.

– Только мне переодеться надо, – добавляю вслух.

Мы вместе поднимаемся с биг-бега. Внутри разливается тепло. Откуда он всегда точно знает, что нужно сказать и сделать? Как умеет так считывать меня?

– Спасибо, – говорю ему, Кирилл только улыбается.

Мы обходим его дом, чтобы зайти через гараж. Открыв ворота, Кирилл включает свет, большое помещение заливает желтым.

– Я себе оборудовал комнату из подсобки, здесь всегда темно, то, что надо. Вот сюда проходи.

Обхожу машину Петра, за ней в углу стоит седан, на вид почти новый, явно дорогой. Ирина ездит на такси, насколько я помню.

– А это чья машина? – спрашиваю Кирилла, он бросает взгляд в угол и отворачивается.

– Моя.

Я удивленно вздергиваю брови. Ни разу не видела его за рулем.

– Не знала, что ты водишь.

Он молчит несколько секунд.

– Я не вожу, – говорит, распахивая дверь в подсобку. – Проходи.

Иду к нему, чувствуя, как вокруг скапливается напряжение. Кирилл улыбается, но он снова не здесь. Закрылся, спрятался. Инстинктивно бросаю еще один взгляд на машину, чувствуя себя неуютно. Почему этот невинный вопрос вызвал у Кирилла такую реакцию?

В красном свете, который включает Кирилл для проявки фотографий, черты лица размываются. Взгляд он как будто специально прячет от меня, рассказывая о происходящем процессе.

– У меня есть как раз непроявленная пленка, – замечает, скидывая на пол куртку и закатывая рукава.

Включает обогреватель, но я пока остаюсь в куртке. Слежу не столько за работой, сколько за самим Кириллом. Почему он так отреагировал? Если его машина, почему не водит? Какие-то страхи? Плохие воспоминания? Что-то с ней связано? Если я спрошу, он ответит? И как вообще отреагирует на расспросы? Не станет ли хуже?

Я не успеваю даже подумать над ответом над одним вопросом, как уже лезет другой. Что там рассказывает Кирилл, вовсе не слышу. Даже ситуация с Таней отходит на второй план.

Может, я слишком загналась? Напридумывала то, чего нет. Может, если и есть история, то яйца выеденного не стоит, а я тут придумываю. Тогда почему не спросить?

– Ну что скажешь? – Кирилл спрашивает, не поворачивая ко мне головы.

Извлекает фотографию из раствора, вешает на протянутую веревку рядом с другими. Господи, это сколько я тут стою уже, загоняясь?

Перевожу взгляд на фото, а потом улыбаюсь, качая головой. Смотрю на Кирилла, он улыбается в ответ.

– И сколько у тебя еще пленок с моими изображениями?

– Очень много.

– Значит, тебе долго не будет скучно.

Мы улыбаемся, разглядывая друг друга, потом он тянется ко мне, целует. Я обнимаю его за шею.

– Руки холодные, замерзла? – спрашивает Кирилл, отстранившись.

– Немного.

– Я обычно протапливаю заранее, если собираюсь проявлять фотографии. Пойдем в дом, чаем напою.

Мы проходим через гараж в дом, Кирилл бросает куртку на диван, я несу свою и его к вешалке. Удивительно, как в нем сочетается равнодушие к порядку с внутренней собранностью мыслей и поступков.

Мы пьем свежезаваренный вкусный травяной чай, сидя друг напротив друга за кухонным столом. Кто бы мог подумать, что я вот так запросто буду находиться в доме Самсоновых, никакой чопорности и интеллигентности: на мне растянутый свитер, волосы собраны кое-как, манеры отсутствуют.

Кирилл, кстати, мне под стать.

– Что? – спрашивает он, я улыбаюсь.

– Ты не очень вписываешься в этот антураж, – говорю ему, он криво усмехается, отворачиваясь к окну.

– Я никогда не вписывался, – хмурится, по-прежнему не глядя на меня. – Когда я был маленьким, мать постоянно пыталась меня запихнуть в какой-нибудь кружок или секцию. А у меня или не получалось, или я просто сбегал оттуда, – он смотрит на меня с улыбкой. – Лет до двенадцати она не оставляла надежд, потом забила, когда поняла, что я работник умственной сферы.

Я смеюсь, не удержавшись, Кирилл делает глоток, не сводя с меня глаз, в которых стоит смешинка.

– А потом что?

Он ставит чашку на стол, сцепляет пальцы в замок, снова начинает струиться неприятное напряжение, но я терпеливо жду ответа на вопрос.

– Я был трудным подростком, Ясь, – кивает он своим мыслям. – Из тех, кто не попал в тюрьму или не сдох по чистой случайности.

Я растерянно моргаю, его взгляд, спокойный, ровный, непробиваемый, направлен на меня. Как будто пытается считать реакцию до того, как я дам словесный ответ.

Я неуверенно улыбаюсь.

– Ты… Ты это серьезно?