Запрети любить - Юлия Николаевна Николаева

– Да, – кивает он. – Антон тебе не рассказывал?

Я качаю головой.

– Он говорил, что с тобой было трудно… И что была история с хакерством… Но чтобы так… – я замолкаю, чувствуя себя крайне неловко.

Сама хотела знать больше, только вот готова ли я действительно? Я ведь все это время считала его лучше, чем он о себе отзывался. Потому что он поступал определенным образом, и я судила именно по поступкам.

– Два раза я лежал в наркологической лечебнице, – Кирилл смотрит в стол, не на меня, словно именно сейчас видеть мою реакцию не хочет. И наверное, правильно, потому что я просто обалдеваю, не находя слов. – Один раз в психушке. Плюс год на антидепрессантах, которые практически та же наркота.

Я молчу, разглядывая Кирилла почти с ужасом. Он это всерьез сейчас? Всерьез? Разве может сказанное хоть насколько-то быть соотнесено с тем человеком, которого я знаю? Нет, никак.

– Вот такие дела, – он поджимает губы, допив чай, поднимается и уходит к раковине.

Моет кружку слишком долго, все это время я сижу, глядя то на его спину, то цепляясь за какой-нибудь предмет в кухне.

Конечно, Антон не стал бы говорить мне подобное. Как бы ни хотел предостеречь от Кирилла Таню, все же Самсоновы – его семья. И маловероятно, что они все хотели бы, чтобы кто-то знал о таком. Кто-то посторонний, я имею в виду.

Господи… Наркотики, алкоголь, клубы, одноразовые связи, психушка, антидепрессанты… Отличная подборка для какой-нибудь современной молодежной драмы. Что вообще может быть в голове человека, который прошел через все это? А он прошел? Я ведь толком ничего не знаю о нем.

Эта мысль совсем прибивает меня к месту. Откидываюсь на спинку стула, пытаясь собраться. Не хочу, чтобы он обернулся и увидел меня вот такой: потерянной, испуганной.

Шум воды стихает, я быстро потираю лицо руками, делая вдох-выдох. Слежу, как Кирилл возвращается и садится напротив меня.

– Если захочешь уйти, я пойму, – говорит мне.

Уйти? Это вдруг кажется таким заманчивым. Немного побыть в одиночестве, переварить новую информацию, подумать… Но я не могу уйти, просто не могу. Да и не хочу, если уж быть совсем честной. Мне не помешало бы время, да, но если для этого нужно уйти, то пожалуй, пусть остается, как есть.

– Расскажешь подробней? – задаю вопрос, Кирилл бросает на меня взгляд и сразу отводит. Потом кивает, не глядя.

– Пойдем ко мне в комнату.

Мы идем по лестнице друг за другом, я кусаю губы, чувствуя, как пропала между нами незримая связь. Словно каждый в своем вакууме. Рядом, но не вместе. Хочется коснуться Кирилла, но вместо этого я сжимаю ладонь в кулак. Я потеряна – слишком много всего сразу. Слишком. Не знаю, как себя вести.

Он садится на кровать, закинув за спину подушку, я присаживаюсь в кресло, которое вместе с компьютерным столом заливает поток солнечного света.

– Почему… Как так вышло? – спрашиваю его. Уголок его губ на мгновенье приподнимается, но это даже не подобие улыбки.

– Подростковый возраст, бунт против родителей, которые никогда меня не понимали, плюс мать родила Влада, и я остался сам по себе, – Кирилл пожимает плечами. – Все это создало во мне определенные проблемы. Психологи говорили, я пытался привлечь родительское внимание. Из-за требований, которые не мог оправдать, у меня сложился комплекс, что ни на что хорошее я не способен. Уход в полное разрушение они связали с появлением второго ребенка, который по моему ощущению должен был заменить меня, то есть стать таким, как они и мечтали. Таким образом, все эти негативные установки повели меня не по пути совершенства, когда я под воздействием триггеров пытался бы доказать, что могу стать для них лучшим, а по пути разрушения. Когда я психологически принял их позицию того, что ни на что не способен, и соответственно стал доказывать именно ее.

Кирилл замолкает, я несколько минут сижу в полной растерянности. Это коротко пересказанный целый диагноз, который ему, по всей видимости, поставили в свое время. Он просто передал его мне сейчас, но что прожил на самом деле? Он принял это все, переработал, изменил? Или спрятал внутри? И до сих пор действует по этим сценариям, просто это не так ярко выражено?

Я хмурюсь, чувствуя себя не очень уверенно. Современная мода на психологию, конечно, помогла сходу понять, о чем он говорит, но за этими словами ведь стоит что-то еще?

Я подхожу к Кириллу, он следит за мной в напряжении. Словно всерьез не знает, что ожидать. Забавно даже, учитывая, что только вот я поражалась тому, как он чувствует меня.

Сажусь рядом с ним и спрашиваю:

– Расскажи не про диагноз. Про то, что ты пережил.

Некоторое время он сидит, молча глядя перед собой, между бровей хмурая складка, тяжело выдыхает.

– Я никому об этом не рассказывал. Ну кроме психологов, – криво усмехается. – Но это другое.

– Если не хочешь…

– Я расскажу.

Кирилл смотрит на меня, я отвечаю прямым взглядом, очень надеясь, что в нем нет испуга или жалости. Почему-то кажется, это может отпугнуть Кирилла сейчас.

– В общем-то, я уже рассказал о матери и ее надеждах, – замечает мне. – Просто не объяснил масштабов. Понимаешь, она ведь очень простая, родилась и выросла в этом городишке. Отец приехал сюда вести бизнес и преуспел. Когда они встретились, у него уже водились деньги, а ей только исполнилось восемнадцать, она окончила техникум после девяти классов и работала секретаршей в какой-то чахлой конторке. Отец в нее влюбился, женился на ней. И она, как бы это сказать… Она мечтала жить так, понимаешь? – он смотрит на меня, делая жест рукой вокруг себя. – Но вряд ли рассчитывала всерьез, что подобное сбудется. А когда сбылось… Мама решила сделать вид, что так было всегда. Стала, можно сказать, леди в этой замшелой глубинке.

Он посмеивается, я молча жду продолжения. Все сказанное укладывается в моей голове и запросто соотносится с Ириной, несмотря на то, что это не самый лестный отзыв.

– В ее понимании я должен был быть лучшим во всем. Просто во всем, понимаешь? Долгое время она пихала меня в спорт, пока наконец не поняла, что это не мое, я не вытягивал по физическим данным, да и желания не имел заниматься… – Он замолкает, снова хмурясь. – Это сложно объяснить, Ясь. Я находился под гиперопекой матери и при этом никогда не видел отца, он все время работал. Мать цеплялась ко мне во всем: я не так одевался, не так ходил, не так говорил, все, за что я брался, я делал не так. Наши с ней фокусы внимания были направлены на разное. Мне нравилось читать и решать задачки, а она ни черта не понимала в математике и за всю жизнь, дай бог, прочитала пару книг. Она видела меня другим: лидером, общительным, располагающим к себе, спортсменом, в будущем, как отец, предпринимателем. А потом эти мечты стали таять. О чем мне тоже неоднократно сообщалось. Я был разочарованием ее жизни. И когда появился Влад… Нет, я сейчас понимаю: то, что она полностью переключилась не него – это нормально. Младенец требует много времени… Но тогда все воспринималось иначе. Переходный возраст, вечные упреки и новый ребенок, который точно будет лучше меня – все это не очень хорошо легло на психику.