Запрети любить - Юлия Николаевна Николаева

Видимо, чего-то этого у нас не было. И я не врала Кириллу, говоря, что хочу снова любить. Несмотря на разбитые надежды, я все равно верю, что бывает по-другому. Долго и счастливо через все печали и радости, что выпадают вам на долю. Только вот моей веры не хватает на то, чтобы допустить, что настоящая любовь еще может постучаться в мою дверь.

И как ни прискорбно осознавать это: умом я не могу принять мысль, что таким человеком может стать Кирилл. Мы все-таки слишком разные. Мыслим по-разному, хотим разного. У нас разные цели и приоритеты. Пусть сейчас мы столкнулись, потянулись друг к другу, но вряд ли нам по пути.

– Ясь, – тихий голос зовет меня, я в который раз за этот вечер выныриваю из вполне ощутимой реальности своих мыслей в ту, что меня окружает. Пустая темная комната, матрас на полу, скомканное одеяло, и подушка, пахнущая Кириллом.

– Что? – спрашиваю тихо.

– Ты калитку так и не закрыла.

Я смеюсь, прикладывая ладонь ко лбу.

– Точно, – соглашаюсь с ним.

– Закрой, пожалуйста.

– Прямо сейчас?

– Завтра утром это уже будет менее необходимо.

Я вздыхаю, садясь.

– Хорошо, сейчас закрою.

Спускаюсь вниз, держа телефон возле уха, но в нем только тишина, прерываемая дыханием Кирилла. Одеваюсь, распахиваю дверь и застываю. Пар вырывается изо рта, мороз лезет под распахнутую куртку, колет шею и открытый участок груди, уползая под тонкую ткань.

Напротив стоит Кирилл, привычно спрятав руки в карманы куртки. Темные волосы торчат из-под шапки, одна прядь упала на глаз, но он и не думает убрать ее. Смотрит виновато и даже как будто смущенно, что в отношении Кирилла и представить-то сложно.

Я прикрываю ладонью рот, разглядывая его, а потом говорю:

– Заходи.

Кирилл дует на горячий чай, сгоняя в сторону струящийся от чашки дымок.

– И сколько ты там стоял? – спрашиваю его. Он делает маленький глоток.

– Недолго. Пока говорил с тобой, сам не заметил, как оделся и пришел. Про калитку я еще в прошлый выход понял.

Я молчу, поставив подбородок на ладонь. Он делает еще один глоток и спрашивает:

– Я кажусь тебе жалким?

Медленно качаю головой.

– Ты кажешься мне мальчишкой.

Он хмурится, делает еще один глоток.

– Это плохо, да?

Улыбаюсь.

– Нет, неплохо. Просто так и есть. Тебе двадцать пять, Кирилл. А мне тридцать четыре. Между нами почти десять лет. Иногда я об этом забываю. Но иногда чувствую эту разницу очень остро.

Он качает головой с усмешкой, глядя в сторону.

– Это чушь собачья, Ясь, – устремляет на меня взгляд. – Эта разница есть только в твоей голове. Только тогда, когда ты придаешь ей какое-то значение, делаешь важной, устремляешь на нее свое внимание. Чем я отличаюсь от тебя так критично? Приведи пример.

Я смотрю на него, выискивая в памяти что-то подходящее. И странным образом не нахожу. Все, чему я бы могла налепить ярлык, при более тщательным рассмотрении теряет значимость. Действовал, поддавшись эмоциям? А я разве так не делала? Да миллион раз, и в том числе в отношении Кирилла.

Пытался по-детски задеть меня? А я разве не так же по-детски пыталась вывести его на разговор, прекрасно зная, что он молчит потому, что я сама его просила? Нелогичен в поступках? Нелогичен настолько же, насколько логичен. И черт возьми, в итоге его нелогичность и необычность сыграла только на плюс.

– Видишь, это просто цифра, – продолжает Кирилл, так и не дождавшись от меня ответа. – Цифра, которая не имеет никакого значения, если людям хорошо вместе.

– Для меня имеет, – говорю я с сожалением.

Я все понимаю, со всем согласна, но боюсь другого: я не справлюсь с возможным давлением. Не только со стороны окружающих, но и со стороны самой себя. С той стороны, которая всегда была правильной. Правильной до тошноты.

– Я буду изводить себя мыслями, Кирилл, – признаюсь ему. – Я уже извожу. Тем более когда у нас не пойми что происходит.

– Я хочу быть с тобой.

Мы встречаемся взглядами, и все мысли разлетаются. Пусть на время, но разлетаются. За что его можно уважать, так вот за эту прямоту. Да, он теряется, но это случается редко.

– Но… – произношу я, усмехаясь. Он устало трет лицо.

– У меня есть некоторые обязательства перед родителями. И пока я с этим не разберусь, я не могу сказать о нас с тобой.

Так, не очень внятно, но по крайней мере, обрисовалась проблема. Ему нужно было подумать не о том, действительно ли он хочет быть со мной, а о тех препятствиях, что стоят между нами. Что ж, обнадеживающе.

Серьезно? Я ведь действительно сейчас рассуждаю о том, что мы с Кириллом могли бы… Нет, нет, нет, не могли бы – кричит внутренний голос, я силой его затыкаю. Он первая защитная реакция, потому что передо мной сейчас сложная задача, несущая неизвестность. И мозг изо всех сил не хочет туда, потому что там страшно, непривычно. Лучше тут. Пусть не очень счастливо, пусть поганенько периодами, зато все понятно и знакомо.

– Рассказать не хочешь? – спрашиваю на всякий случай, хотя уверена, что ответ будет отрицательным. Так и есть, Кирилл качает головой, поспешно добавляя:

– Не сейчас.

Я киваю. Каждый из нас имеет право на молчание, на то, чтобы открываться постепенно, когда будет готов. Просто обстоятельства иногда вынуждают действовать иначе, ломая тебя. Но лично я не хочу на него давить.

– Тогда пошли спать.

Встаю и протягиваю руку, он смотрит на нее, потом на меня, улыбка появляется на лице, озаряя его мягким светом, хотя глаза остаются серьезными. Он протягивает мне руку в ответ, вылезая из-за стола, задевает его, чай растекается по поверхности.

– Черт с ним, – качаю я головой, тяня Кирилла.

– Спасибо, Ясь, – говорит он. Я поворачиваюсь, не выпуская его руки.

– В наказание будешь спать на боку всю ночь.

Кирилл смеется:

– Хоть всю жизнь.

Я закусываю губу, отворачиваясь, иду к лестнице. Сердце стучит быстро-быстро.

Утро начинается необыкновенно приятно. Я еще не открываю глаза, но чувствую, как по губам ползет улыбка. Кирилл спит на спине, а я у него на груди, уткнувшись носом в шею. Аккуратно тяну носом его запах и тут же слышу:

– А вы фетишистка, Ярослава Андреевна.

Тихонько смеюсь, не открывая глаз.

– А ты как думал, – приподнимаюсь, заглядывая ему в глаза.

– Я не против. Если это будет распространяться только на меня.