Министерство мокрых дел - Владимир Гриньков

– Не уверен. Кто знает – может быть, он лежит сейчас где-нибудь в подмосковном лесочке с простреленной головой.

– Время покажет, – вздохнул Кондаков. – Ладно, давай перейдем к делу. Что у тебя в планах?

– Вы о чем?

– О работе твоей.

Я в ответ пожал плечами.

– Я тебя хотел попросить вот о чем, – сказал Кондаков. – Работай! Как ни в чем не бывало. – Он смахнул со стола невидимую пылинку. – Сейчас поднимется шумиха… Да она уже поднялась. Ты выпуски «Новостей» не видел?

– Видел.

– Чей?

– Наш. Нашего телеканала.

– В том-то и дело, что нашего, – вздохнул Кондаков. – Мы-то легонько, с осторожностью все преподносим. А конкуренты… – И махнул рукой, совершенно расстроившись.

Я понял, что он хотел сказать. Скандал затронул всех: и меня, и нашу программу, и наш телеканал. Для конкурентов это хороший повод перемыть нам косточки. И подробности происшедшего сейчас смакуются не без злорадства.

– Работай! – опять сказал Кондаков. – Как будто ничего не случилось!

Вот из-за этого он меня сегодня и разыскивал. Ему нужно, чтобы наша программа жила. Чтобы нас не смяли, воспользовавшись случившимся.

– Хорошо, – кивнул я. – Можно идти?

На прощание он пожал мне руку. Показывал, что всецело за нас.

Выходя от Кондакова, я столкнулся с Настей Поляковой.

– Привет! – сказала она. – Ты как?

Без улыбки на лице спросила. И, похоже, без подвоха.

– Все нормально, – проявил я жизненный оптимизм.

– Я слышала – в тебя стреляли?

– Да. Но я очень быстро убежал.

– Все шутишь!

– На этот раз – ни в малейшей степени.

Но она мне не поверила, кажется.

* * *

Ко мне приехал Борис. Тот самый, в подземельях которого мы снимали наш сюжет про ядерный удар по Америке. В здание Бориса не пустили, и он позвонил мне прямо из своей машины, попросил выйти.

– Я могу выписать пропуск, – сказал я.

– Не надо. Выйди.

Он выглядел взъерошенным и сильно нервничал. Никак не мог пристроить свои руки с пухлыми пальчиками. То щеку потрет, то затылок почешет.

– Что случилось-то? – спросил у меня, даже не успев поздороваться.

– Ты о чем?

– Об этой истории с банком.

Вот уж не думал, что это его так взволнует, что он примчится ко мне.

– Ты же видел, наверное, – сказал я.

– Где я мог видеть?

– По телевизору, в выпуске «Новостей».

– Меня Костян тревожит. Он где?

– Не знаю, – честно признался я.

Борис нервно хрустнул пальцами.

– Ну чушь же это! Все, что на него вешают. Он приезжал туда?

– Куда?

– К банку этому чертову.

– Я его там не видел.

– А где ты его видел?

– В офисе.

– В его?

– Да.

– Когда?

– В прошлую пятницу.

Он что-то прикинул в уме.

– И потом больше не видел?

– Нет. Только по телефону разговаривал.

– В какой день?

– В воскресенье. В два часа с минутами. Как раз перед налетом.

– О чем с ним говорили?

Борис, заметно нервничая, покусывал губы.

– Константин прислал вместо себя человека. Человек не отдавал нам ключ от сейфа, а в банк его самого не пропускали. Вот я и позвонил Жихареву, чтобы решить проблему.

– Куда ты ему позвонил?

– На мобильник.

– А сам он почему в банк не приехал?

– Сказал, что не смог. Да что случилось-то?

– Случилось то, что чушь это собачья – с налетом! – сорвался Борис. – В воскресенье утром я с ним созванивался, и мы договорились встретиться сегодня утром у него в офисе! Просекаешь? Какой же к черту налет?

Я пожал плечами. Ничем не мог ему помочь.

– И никто не знает, где он, – продолжал Борис. – Ни в офисе у него не знают, ни Ольга не знает, ни Светка…

– Какая Светка? – не понял я.

Наша Светлана? Быть такого не может, чтобы речь шла о ней.

– Жена его.

– Жена?! – непритворно изумился я.

В моем представлении Жихарев был почему-то холостяком.

– Светка, – подтвердил Борис. – Жена его. Сидит сейчас дома, слезы льет. Я как услышал по телевизору все эти страсти, сразу же ей позвонил. Костяна со вчерашнего утра дома нет. Уехал – и с концами.

Борис наконец нашел применение своим рукам. Ухватил меня за пуговицу рубашки и притянул к себе.

– Я тебя о чем попросить хотел. Ты звякни мне, если что.

– Если что? – уточнил я.

– Если Костян даст о себе знать.

Я только сейчас обнаружил, какие у него недобрые глаза. Бешеный взгляд. Я осторожно высвободил свою пуговицу.

– Мы договорились, – подвел итог беседе Борис и похлопал меня по плечу.

Когда я к нему вышел, он не поздоровался. И прощаться тоже не стал. Развернулся и пошел к стоявшей неподалеку машине. А в той машине на заднем сиденье сидели два коротко стриженных амбала. Вы видели, какими изображают рэкетиров наши киношники? Те самые ребята.

Борис плюхнулся за руль. Один из амбалов что-то спросил у него. Борис ответил. Коротко и очень зло.

* * *

Я решил прислушаться к совету Кондакова и работать, будто ничего не случилось. Только так можно было отгородиться от неприятностей последнего времени.

Из нескольких сценариев, которые у нас имелись, мы выбрали тот, где почти ничего не надо было готовить. Сюжет армейский. Подсказали нам его солдаты одной из воинских частей. Прислали по почте почти готовый сценарий. Оставалось только доработать кое-какие детали. Место для съемок мы выбрали в ближнем Подмосковье. Небольшой военный объект: забор в два человеческих роста, четыре приземистых строения и двадцать солдат срочной службы под командованием двух лейтенантов. Через своего знакомого в Министерстве обороны мы заочно с этими лейтенантами познакомились. Они про нас не знали ничего, мы про них – все, что было можно. Из двоих выбрали одного, которого предстояло разыграть. Второй сыграет за нас. Мы осторожно вышли на него и предложили поучаствовать в предстоящем спектакле. Он пришел в восторг и без промедления согласился.

Колесо завертелось. Через нашего помощника-лейтенанта мы довели до сведения служивых пренеприятнейшее известие: к ним ехал проверяющий из штаба округа. Времени на подготовку к встрече давалось три дня. На все эти три дня данная воинская часть полностью выпала из системы обороны страны. Если бы врагу предстояло выбрать для нанесения коварного удара самое слабое звено в системе обороны – лучшего варианта не придумать. Потому что служба на эти дни отменялась. Начались обычные тяготы и лишения, о которых говорилось в армейском Уставе. За трое суток солдатикам почти не довелось поспать, но зато был полностью выкрашен забор; бордюры тротуара наведены белым; хозблок выдраен до блеска; бело-рыжий Шарик впервые за свою собачью жизнь пострижен и с помощью красителя для ткани перекрашен в зеленый армейский цвет.