Красавица и чудовище - Оливия Дрейк

Ему бы следовало почувствовать себя победителем. Она отвергла его из ревности, только и всего.

Или это было что-то другое?

Незнакомый дискомфорт не давал Майлзу покоя, и ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, что это был стыд. Ему было стыдно за свое недавнее поведение. Он был слишком самонадеян, решив, что Белла примет его предложение разделить с ним постель. Самонадеян, полагая, что у него есть право соблазнить ее. И так же самонадеян, приняв ее реакцию за ревность. Скорее, ей было противно, что он расценивает ее как очередное завоевание в череде женщин.

Подойдя к окну, Майлз уставился в темный ночной сад. Да, он вел себя отвратительно. У него был сексуальный опыт, которого не хватало Белле, и он вознамерился использовать эту силу, как саблю, которая сокрушит ее защиту. Он был движим своими собственными желаниями, забывая о ее невинности. Он проигнорировал тот факт, что Белла была не только образованной женщиной, но и леди, несмотря на своеобразное воспитание.

Он позволил себе обращаться с нею как с платной шлюхой, а ведь она заслуживала лучшего.

* * *

На следующий день Белла нахально напросилась на чай с миссис Уитеридж и мистером Пинкертоном. У нее было к ним несколько вопросов о Майлзе и его прошлом. Вопросов, которые потребуют некоторой дипломатии, потому что эти двое были самыми преданными его слугами.

Они сидели в гостиной миссис Уитеридж за столом, накрытым кружевной скатертью, и Белла ждала, когда дворецкий и экономка обсудят, стоит ли отчитать Эдну, кухарку, за флирт с Джорджем, лакеем, и кто должен испечь торт на день рождения повара на следующей неделе.

Белла сочла эту маленькую комнату желанным оазисом в обширной пустыне Эйлуин-Хауса. Попивая дымящийся чай, она почувствовала себя почти как дома – забитые фарфоровыми статуэтками полки, стулья с чрезмерно пухлыми сиденьями, вазы с сухими цветами. Высокое окно было занавешено кружевной шторой, потому что комната находилась под лестницей. Чтобы не пускать сюда тянувшийся из подвала холод, в камине жарко пылал огонь, даря комнате тепло и уют.

Говорила в основном миссис Уитеридж, а мистер Пинкертон лишь время от времени вставлял короткий комментарий. Также время от времени он бросал под стол кусочек печенья маленькой обросшей собаке, которая, подняв одно ухо, наблюдала за ним полными надежды глазами.

Наконец седовласая экономка потянулась через стол, чтобы подлить чаю в чашку Беллы. Связка ключей на толстой талии миссис Уитеридж зазвенела, когда она шевельнулась.

– Ну и ну, будете и дальше нас слушать? – спросила она у Беллы с приветливой улыбкой. – Съешьте еще кусочек малинового пирога, мисс Джонс, а затем расскажите, что привело вас сегодня в комнату под лестницей.

Белла взяла пирог только из вежливости. Ее желудок был скручен в узел со вчерашнего вечера, когда Майлз так пылко целовал ее. Она и предположить не могла раньше, что можно испытывать к мужчине такое желание. Но вдобавок к этому он еще и заставил ее рассвирепеть! Он опустошил ее тело и душу.

Но она не должна была думать об этом прямо сейчас. Ее голова была занята более насущными вопросами.

Вернувшись в гневе в свою спальню, она вспомнила о пачке старых писем в своем кармане – тех самых, которые были написаны ее отцом и адресованы достопочтенному маркизу Рамсгейту. Желая отвлечься от бури собственных эмоций, Белла допоздна расшифровывала неопрятный почерк отца при свечах.

Каждое письмо было написано как бы в ответ на вопросы. Каждое содержало практические советы по выбору научных книг для чтения, размышления об египетских династиях и подробную информацию о различных артефактах, найденных в Египте. Общий тон писем был теплым и дружелюбным, а иногда – когда ее отец что-то советовал – на удивление отеческим.

Особенно ее поразил один отрывок: «Эйлуин, может, и резковатый парень, но он хочет для вас лучшего. Стремитесь к образованию, если желаете доказать свои заслуги. И будьте уверены: я поговорю с ним о вашем участии в экспедиции».

Что за человек тот, кому ее отец писал? Почему Майлз сохранил эти письма? И почему в имени «Рамсгейт» было что-то смутно знакомое?

Отхлебнув чаю, Белла приветливо улыбнулась экономке и дворецкому. И напомнила себе о необходимости быть осторожной и не упоминать об украденных письмах.

– Я надеялась, что вы не откажетесь ответить на несколько вопросов, – сказала она. – Видите ли, в процессе работы я наткнулась на одно имя, указанное в документе. Вот я и подумала, что вы, быть может, знаете его. Я говорю о маркизе Рамсгейте.

Миссис Уитеридж усмехнулась. А потом они с дворецким обменялись удивленными взглядами.

– Господи, конечно, нам знакомо это имя! – промолвила экономка. – Еще бы мы его не знали! Это ж его светлость, наш герцог.

Белла была как громом поражена.

– Вы хотите сказать, – нахмурившись, заговорила она, – что у Эйлуина… два титула?

– Гораздо больше, если быть точным, – нараспев произнес старый дворецкий и, прищелкивая узловатыми пальцами, стал перечислять: – Граф Майнард, виконт Силвертон, а также барон Тэрнсхед.

Миссис Уитеридж прищелкнула языком.

– Да будет вам дурачить бедную малышку. Она выросла в языческих странах и не понимает обычаев знати. – Экономка помолчала и сделала глоток чаю. – Видите ли, при рождении старший сын герцога получает второй по счету из всех высочайших титулов его отца. Так, юный Майлз был маркизом Рамсгейтом до смерти своего отца, упокой Господь его душу.

Белла откусила кусочек пирога. Как необычно! Теперь все обрело смысл. Конечно, Майлз сохранил старые письма. Они же были адресованы ему.

Ее отцом.

Письма были написаны перед экспедицией в Египет, то есть Майлзу тогда было всего лишь одиннадцать-двенадцать лет. Как было мило со стороны папы переписываться с мальчишкой и давать ему советы и наставления! Но почему Майлз не искал ответы на эти вопросы у своего собственного отца, герцога Эйлуина? Разве тот тоже не был ученым, специалистом по Древнему Египту?

Эта загадка заставила Беллу еще больше заинтересоваться воспитанием Майлза. К тому же она все равно намеревалась расспросить экономку и камердинера о его детстве.

Она посмотрела на седую женщину с розовыми щеками и на пожилого дворецкого с поджатыми губами.

– Вы ведь оба давным-давно работаете в Эйлуин-Хаусе, не так ли?

– Я приехала сюда в качестве посудомойки около сорока лет назад. – Глаза экономки блеснули. – Мистер Пинкертон тогда был надменным лакеем. Но он все равно любил дергать меня за косы, что он и делал.

Дворецкий, подсовывавший дворняге под стол куски пирога, сделал паузу. По его шее, вверх от накрахмаленного воротничка пополз румянец.

– Я не делал ничего подобного, мадам, – пробормотал он.

Потянувшись к Пинкертону, миссис Уитеридж похлопала его по руке.