Сердце Демидина - Александр Велин

месте.

– Почему не достроили?

– А зачем?

– Как зачем? – удивился Константин Сергеевич.

Литвинов ухмыльнулся в свой микрофон.

– Результат важен здесь! – он похлопал себя по лбу и тут же испугался. – Что ж это я на себе показываю?

Заброшенные стройки стали попадаться реже. Вдали показалось величественное бетонное сооружение. По мере того, как они приближались, оно быстро росло, пока не закрыло горизонт и половину неба.

– Что это? – Демидин не верил своим глазам.

Посреди пустырей высился гигантский бетонный авианосец, Левиафан среди авианосцев.

– Впечатляет? – гордо спросил Литвинов.

Демидин кивнул, не отрываясь от иллюминатора.

– Что это? – снова спросил он.

– Садись на палубу! – крикнул Литвинов пилоту.

По горделивому борту чудовищного корабля блеснула выложенная из гигантских букв надпись: «Сучий потрох».

Вертолёт повис над палубой, на которой были построены даже бетонные пушки и подобия радарных установок.

– Для чего всё это? – опять спросил Константин Сергеевич.

– Для психологического воздействия, – загремел Литвинов в свой мегафон.

– Какой размах! – поразился Демидин. – Потрясающе! И как воздействие? Удаётся?

– Ещё как! – гордо ухмыльнулся Литвинов.

Под правым бортом авианосца темнел котлован, в котором копошились люди.

– Садись на палубу! – заорал пилоту Литвинов.

Пилот посадил вертолёт и выключил мотор. Грохот стал ослабевать, и стало слышно, как досвистывает своё замедляющийся пропеллер. Постепенно стало так тихо, что они услышали, как шумит ветер. Литвинов положил мегафон на сиденье и вытащил пачку сигарет.

– Пройдёмся? – предложил он, закуривая.

Он открыл дверь. Снизу слышались постукивания кирок о камни.

– Мы выйдем, погуляем, – крикнул Литвинов пилоту.

Они вышли на палубу. Демидин ковылял за полковником, опираясь на костыли.

Пейзаж был не лишён мрачного величия. До самого горизонта тянулась коричневая равнина с редкими пятнами травы и кустов. Небо было завешано тучами, и там, где они заслоняли солнце, тучи казались пропитанными магмой.

Литвинов наклонился через борт, рассматривая копошащихся внизу людей.

– Эй! – весело закричал он. – Ложись!

Человечки попадали на землю.

– Встать! – заорал Литвинов. – Лечь! Встать!

– Заключённые? – спросил Демидин.

– Рабы, – ответил Литвинов и плюнул, наблюдая, как его плевок понёсся к земле. – М-да… Вот так живём, живём… – сказал он.

– Их что… нарочно заставляют страдать? – спросил Демидин.

– Ну да, – ответил Литвинов.

– Негуманно, – заметил Демидин.

– Бросьте! – засмеялся Литвинов. – Вся ваша психологическая оптика основана на высасывании энергии.

– Откуда все здесь знают о психологической оптике? – спросил Демидин.

– Вижу, этот недоумок Скуратов вам так ничего и не объяснил, – сказал Литвинов. – Между тем мы вам помогали уже три года. Знаете, во что нам обошёлся ваш полёт? Весь гарнизон сутки сидел без электричества.

Они прошлись по палубе, мимо куба размером с трёхэтажный дом, с крыши которого целились в небо бетонные ракеты.

В стене куба блестели высоченные двери с врезанными в них металлическими буквами.

– МБ, – прочитал Демидин надпись на двери.

Литвинов остановился.

– Раньше здесь их не было, – встревожился он. – Пойдёмте лучше назад.

Они заторопились к вертолёту.

Демон

Когда они уже поднимались по трапу, тяжеленные створки дверей с грохотом распахнулись. Что-то ухнуло в бетонных недрах авианосца, и из проёма наружу извергнулось дымящееся чудище, хряснувшееся о палубу и покатившееся по ней, воя и путаясь в багровых крыльях.

Оно поднялось метрах в пятидесяти от них и оказалось карикатурно похожим на врубелевского демона.

– Здрасьте, – тоненько сказал Литвинов.

Он окаменел было, но тут же начал бочком пробираться вглубь вертолёта.

Демон заковылял к ним, расправляя крылья. Казалось, что крылья зажили отдельной от него жизнью. Они стали бить воздух вяло и натруженно, как прикованные к вёслам рабы. В глазах демона полыхало безумие.

Едва они успели захлопнуть дверь, как в иллюминатор заглянула свирепая рожа.

– Умоляю, не шевелитесь! – прошептал Литвинов.

Гигантская голова пыталась заглянуть в иллюминатор. Бешеный глаз вращался в полуметре от охваченных ужасом людей, едва защищённых тонкой металлической скорлупкой. Прошло несколько секунд, в продолжении которых, было слышно, как вздыхает ветер и как хлопают чудовищные крылья. Демидина окутала жуть. На месте глаза появилась пасть, которая начала медленно раскрываться. Казалось, что демон молчал сотни лет.

– Х-х-х-х-х… – с усилием сказал он.

Демидина обдало зловонием.

– Вы не имеете права! – не выдержал Литвинов. – Я полковник.

– С-с-с-с…

Пасть оскалилась в улыбке, казалось радуясь тому, что ещё способна произносить звуки.

Демон легонько ударил по крыше, и вертолёт тряхнуло. Литвинов упал на пол и с жалобным визгом пополз под сиденье.

Демон не спеша отвернулся и пошёл к борту авианосца. В иллюминатор было видно как он расправил крылья, распахнул руки и с режущим уши «Х-х-х-ха-а» нырнул за борт. Снизу послышались горестные вопли.

– Взлетай скорее, дурак! – заорал Литвинов пилоту.

Вертолёт уносился назад, к гарнизону, и Демидин с полковником понемногу приходили в себя.

– Он хотел нас убить? – спросил Демидин.

– Он бы не посмел, – заявил Литвинов. – В конце концов, я полковник.

Пепел с сигареты падал на его штаны, но он не обращал на это внимания.

– Хотя бывали разные случаи, – добавил он и вытер пот со лба.

Глава 17

Господь есть Истина, поэтому за базар надо отвечать.

Санёк, депутат Государственной Думы

Олег Борисович шалит

Влияние демократов в стране увеличивалось, и это несмотря на то, что большинство их лидеров были агентами КГБ. Создавалась парадоксальная ситуация: для того чтобы добросовестно выполнять свою работу, агенты-демократы должны были писать либеральные статьи, организовывать митинги и произносить вольнолюбивые речи. Поскольку они были свои, КГБ с ними не боролся, и они приобретали всё большее влияние, постепенно запутываясь в том, кто же они – секретные агенты, притворяющиеся демократами, или демократы, которые раньше были секретными агентами.

КГБ становился похожим на гроссмейстера, играющего сам с собой в шахматы и никак не могущего решить, выигрывает он или проигрывает.

В Главном управлении произошло совещание, на котором страсти настолько накалились, что даже такой мудрец, как Олег Борисович Лаков, разволновавшись, сбросил свою обычную маску глупого партийного чиновника и заговорил с чёткостью римского патриция: «…Нам необходимы два процента населения: пассионарии, без которых остальные девяносто восемь – лишь инертная масса, гумус. Пусть эти пассионарии тащат страну к демократии, православию, национализму, язычеству – к чему угодно. Нам нужно лишь поддерживать баланс, чтобы сумма векторов всегда указывала в нужном нам направлении. Пора осознать, что наша задача не коммунизм, а крепкое государство…»

Хотя подобные мысли носились в воздухе, руководство было разгневано речью Олега Борисовича, и тот, кляня себя за честность, чуть было не поторопился с отставкой. Он начал подумывать о том, чтобы прикинуться обиженным властью и уволиться из органов с шумом и