Дружина особого назначения. Книга 4. Завтрашний взрыв - Иван Алексеев

«Пора!» Михась нажал на спусковой крючок, уловил краем глаза вспышку пороха на полке и чуть подправил прицел. Грянул выстрел, приклад привычно толкнул плечо. Сквозь клубы порохового дыма, разорванного встречным ветром, Михась увидел, как вражеский сотник качнулся в седле, завалился набок. В то же мгновение прогремел над широким лугом, эхом отразился от густого леса дружный залп нашего отряда. Грохот залпа, свист пуль, предсмертные крики, клубы дыма, закрывшие обзор, — все это помешало ордынцам пустить стрелы с обычной беспощадной меткостью. Потеряв полдюжины человек убитыми и ранеными, они не смогли поразить ответными выстрелами никого из леших. А на повторное прицеливание времени у них не осталось. Плотный строй всадников на более рослых и крепких, чем монгольские, конях ураганом налетел на ордынскую шеренгу, сминая ее центр. Хищно лязгнули выхваченные из ножен клинки, обрушились на степняков сверху вниз.

Прорвав ряды неприятеля в короткой и страшной рубке, лешие, не понеся потерь, продолжили скачку, устремились к лесу, темневшему на противоположном краю луга. Уцелевшие ордынцы, все еще имевшие подавляющее численное преимущество, хотя уже не десятикратное, разворачивая коней, бросились за ними в погоню, горя желанием отомстить за смерть своих товарищей. Оборачиваясь на скаку, лешие открыли по преследователям огонь из пистолей. Толку от такого огня было мало, поскольку пистоли били на дистанцию в два раза меньшую, чем мушкеты. Но ордынцы, напуганные первым убойным залпом из мушкетов, этого, естественно, сразу сообразить не могли. Вражеские наездники притормозили, спасаясь от пистольных выстрелов, чуть приотстали. Их длинные тяжелые стрелы с пестрым оперением и зазубренными наконечниками безвредно втыкались в землю за задними копытами коней дружинников.

Влетев в лес, под защиту деревьев, десяток леших развернулся на узкой дороге, приготовился дать еще один залп, уже с убойной дистанции. Однако неприятель, потеряв четверть личного состава и лишившись командира, не рискнул сунуться на верную гибель во враждебную для себя чащу. Ордынцы, разделившись на два отряда, поскакали в разные стороны вдоль опушки, то ли замыслив фланговый обход и перехват за лесом, на свободном пространстве, то ли просто отправившись за подмогой к соседним заслонам. Но это было уже неважно. Перезарядив мушкеты и пистоли, лешие помчались дальше, на север, по все тому же узкому проселку. Как бы быстро ни скакали степные всадники, все равно им придется делать большой крюк, и они просто не успеют догнать дружинников на следующем за лесом поле.

Михась опять мчался головным, опережая отряд на полсотни сажен. Он еще не остыл после недавней схватки и испытывал тот небывалый, ни с чем не сравнимый восторг, который охватывает человека, только что одержавшего победу в смертельном бою. Михасю хотелось кричать, махать руками, но он, естественно, сдерживал себя, сжимал зубы, хмурил брови, чтобы пристальнее и сосредоточеннее вглядываться в дорогу и заросли на обочинах. Переполнявшая его радость была вызвана не только тем, что он остался в живых. Михась был счастлив оттого, что, длительное время не упражняясь в мушкетной стрельбе, он все же смог на полном скаку попасть во вражеского командира. Результат своего второго — пистольного — выстрела он разглядеть не успел, но это уже было и не важно, поскольку этот залп имел чисто психологическое значение. Главное, что ордынцы отстали и никого не достали стрелой.

И сабельная схватка, длившаяся всего-то одну секунду, тоже принесла Михасю успех, хотя ездить верхом он начал после большого перерыва, вызванного ранением. Разумеется, выздоравливая, он непрерывно тренировался, пусть и не в седле, и не с саблей, но реакция у него все же осталась. Именно реакция позволила ему вовремя уклониться от удара противника, летевшего ему навстречу во весь опор, и самому в ответ полоснуть его клинком наискось, от левого плеча до правой подмышки. И удар был нанесен правильно и качественно, поскольку, кидая саблю в ножны и готовясь к стрельбе, Михась успел заметить, что весь клинок был покрыт вражеской кровью. «Присохнет к ножнам — их потом изнутри не отчистишь!» — вспомнил вдруг Михась о том, о чем, естественно, не имел возможности думать в горячке боя. Дождавшись, когда перед ним будет прямой, хорошо просматриваемый вдаль участок дороги, на котором можно не опасаться внезапного нападения, дружинник, держась за луку седла, свесился на бок коня, низко наклонился к земле и, изловчившись, сорвал на скаку большой придорожный лопух. Выпрямившись, он извлек саблю из ножен, тщательно протер ее от крови и бросил лопух на обочину.

— Михась, что там у тебя? — крикнул Желток, показавшийся из-за поворота дороги во главе отряда и успевший заметить странные действия головного.

— Ничего, все в порядке! — махнул рукой Михась.

Лешие проскакали еще семь верст. На вершине небольшого холма, ничем не отличавшегося на первый взгляд от полудюжины других, которые они миновали на своем пути, Разик, руководствуясь одними только ему понятными ориентирами, нагнал Михася и, свернув с дороги вправо, в заросшую невысоким кустарником узкую и длинную лощину, вновь сам повел отряд. Часа через два они сделали короткую остановку, чтобы дать отдых коням. Затем продолжили скачку, сделав еще один поворот, на сей раз налево, и, переправившись вброд через неширокую речушку, вновь помчались на север по лугам, полевым стежкам и лесным тропам.

Уже совсем стемнело, когда отряд, преодолев за день больше семи десятков верст, остановился на ночевку в густом бору, поскольку двигаться в непроглядной темноте по незнакомой местности было невозможно, да и коням, в отличие от людей, нужен был отдых. Выставив часовых, лешие быстро и привычно выкопали ямку, развели в ней небольшой костер, незаметный со стороны, приготовили нехитрый ужин. Распределяя бойцов в караул, Разик собрался было, по привычке, назначить Михася в самую тяжелую, предрассветную смену, но вспомнил, что тот сегодня утром (а казалось — уже много дней назад!) не успел как следует выспаться после предыдущей предрассветной смены. Полусотник выкликнул Кашку, хоть и рядового дружинника, но самого опытного из всех остальных бойцов. Михась, клевавший носом и буквально засыпавший с куском во рту, во время распределения смен все же встрепенулся и недоуменно переспросил:

— Брат полусотник, предрассветная же моя?

— Отоспись вначале, — спокойно, но твердо оборвал его Разик. — На рассвете, по моим расчетам, как только минуем бор, увидим село, в котором должен стоять государь со своими… со своим войском. Но, понятное дело, мы в село всем скопом не попремся, а сперва ты, Михась, пойдешь в разведку. Так что должен быть бодр и свеж, со светлой головой. А то, не ровен час, кого-то из старых «друзей» там встретишь, да с недосыпу дров наломаешь.

— Так с недосыпу — это ж не с перепою! — продолжал нарочито храбриться Михась.

— Итог все равно один. В общем, отдыхай, брат головной! Это приказ.

— Слушаюсь, брат полусотник!

Михась взял кружку с горячим взваром, сделал несколько глотков, поставил ее рядом с собой на траву, завернулся в плащ и повалился спать там, где сидел, в одной руке — мушкет, в другой — сабля.

Разик проснулся перед самым рассветом. Конечно, его обязательно бы разбудил часовой, но так уж повелось в Лесном Стане, что старший начальник всегда просыпался сам, не дожидаясь побудки. Причем этому его никто специально не учил, просто так исстари получалось само собой. Полусотник сбегал к протекавшему неподалеку ручейку, умылся, по дороге туда-обратно сделал несколько разминочных упражнений. На все ушло как раз пять минут. Пора было будить бойцов.