Великий любовник. Юность Понтия Пилата - Юрий Вяземский

Он очень сбивчиво и сумбурно описывал эту новую стадию фаэтонизма, к которой теперь приближался.

Тут Вардий ко мне наклонился и принялся разглядывать мои волосы. И говорил тихо и вкрадчиво:

IX. — Такова была теория. А вот какова практика: он, до этого целомудренный, как весталка, стал чуть ли не ежедневно ходить к заработчицам. Причем выбирал самые грязные и дешевые притоны, а в этих притонах, как мне доносили, — самых уродливых с виду и вульгарных повадками шлюх. Что он с ними творил, я его не расспрашивал. Но несколько лет спустя, когда он за несколько дней написал свои «Лекарства», я там обнаружил и теперь предлагаю нам в объяснение. Ну, скажем:

Стыдно сказать, но скажу: выбирай такие объятья,

Чтобы сильнее всего женский коверкали вид.

Или вот, например:

Ставни раскрой навстречу свободному свету,

Ибо срамное в телах вдвое срамней на свету.

Зоркий взгляд обрати на всё, что претит в ее теле,

И, заприметив, уже не выпускай из ума.

Говоря это, Вардий начал гладить меня по голове: легкими, ласковыми прикосновениями. И продолжал:

— Или вот еще:

Хорошо иметь двух козочек сразу;

Ежели можно троих, это надежней всего.

Часто, когда разбегается дух по разным дорогам,

Силы теряя свои, гаснет любовь от любви…

Вардий неожиданно ущипнул меня за шею. Я дернулся и хотел приподняться. Но Гней Эдий удержал меня левой рукой.

— Я его как-то спросил, — продолжал Вардий: — «Ты, который имел и имеешь столько чистых поклонниц, зачем тебе эти грязные лоханки?» — А он: «С ними легче себя выхолащивать. И, когда им заплатишь, они тут же уходят… Но ты прав. Этот путь слишком прост». Так ответил мне Феникс. И знаешь, что выдумал? Он поселил у себя на вилле двух каких-то вольноотпущенниц, то ли самниток, то ли луканок, а к ним скоро прибавил актерскую пару, мужа с женой, каких-то южных калабров, у которых, что называется, «всё время чешется»… Этих калабров он разместил у себя в атрии, установив для них широкое ложе, на котором они в любое время суток занимались любовью, всему дому на обозрение. А квочек-луканок он заставлял… Позволь, я опять процитирую:

Коли ей отказала в каком-то уменье

Матерь-природа, — проси это уменье явить.

Пусть она песню споет, коли нет у ней голоса в горле.

Пусть она в пляску пойдет, если не гнется рука;

Выговор слыша дурной, говори с нею чаще и чаще…

Так вот, он одну заставлял петь и даже плясать. А с другой беспрестанно заговаривал, хотя бедная от природы была косноязычной, зубы выпирали вперед, глаза слезились…Часто бывая на вилле у Феникса, я имел удовольствие созерцать эти мерзости. Если мы были в триклинии, одна из луканок непременно выла в такт нашей беседе. Если мы уходили в экседру, там нас встречала вторая самнитка, которой мой друг беспрестанно задавал вопросы, дабы она еще сильнее торчала зубами и краснела глазами. А в атрии в это время пыхтели и работали друг над другом артисты-калабры.

Гней Эдий левой рукой распустил на мне пояс. А правая его рука скользнула мне под тунику и стала гладить мне грудь. И Вардий продолжал:

— Эдак себя терзая, опустошая, до омерзения доводя, он после этих экзекуций, часто сразу после безумства с порнами, отправлялся в Карины, к Юлии, как правило, с Юлом Антонием, но иногда, когда тот бывал занят делами, — один, изможденный, истасканный, с потухшим взглядом, с пересохшими губами, часто нетрезвый, неряшливый, всклокоченный, маленький, вялый, размякший…

Нанизывая эти многочисленные определения друг на друга, Вардий не переставал меня гладить. Рука его с моей груди перебралась мне на живот, с живота…

Я не выдержал. Я схватил его руку и резко вытащил у себя из-под туники. Прямо-таки выбросил наружу!

Гней Эдий тут же от меня отпрянул и довольно испуганно воскликнул:

— А что ты на меня накинулся?!.. Юлия никогда ему не отказывала! Всегда впускала в дом, в каком бы виде он ни являлся… Думаю, он таращился на нее так, как ты сейчас на меня вылупился. Может быть, раздевал взглядом и сравнивал со своими шлюхами. Может быть, на разные лады вспоминал те унижения, которым она его подвергала… Не знаю. Он мне о своих посещениях не рассказывал. Но в «Лекарстве» мне вспоминаются такие стихи:

Стало быть, вот мой совет: приводи себе чаще на память

Всё, что девица твоя сделала злого тебе…

Это тверди про себя — и озлобятся все твои чувства,

Это тверди — и взрастет в сердце твоем неприязнь…

— Наверно, что-то подобное внушал себе и заставлял испытывать.

И представь себе! — уже без всякого испуга воскликнул Вардий. — При всем при том у него начались чуть ли не любовные отношения с Юлом Антонием! Он и Гракха, Юлиного прежнего любовника, как ты помнишь, боготворил. Но с Юлом было иное. Феникс чуть ли не каждое утро отправлялся его приветствовать, проделывая на рассвете довольно большой путь от своей виллы до города и почти через весь город — Юл жил между Большим цирком и восточным склоном Авентина. Он, Феникс, маленький и изящный, тянулся к этому суровому великану, как девушка тянется к своему возлюбленному: говоря с ним, норовил к нему прикоснуться — будто случайно дотронуться до его руки, или погладить его по спине, якобы расправляя складки одежды, или, когда тот сидел, нечаянно положить на плечо голову, или задумчиво поправить прическу…

Тут Вардий опять ко мне потянулся, словно хотел наглядно продемонстрировать, как Феникс обхаживал Юла Антония.

Я вскочил с ложа и заявил:

— Спасибо. Спасибо за угощение… Мне пора… Я обещал… — Я никак не мог придумать, что и кому я обещал, и поэтому еще решительнее прибавил: — Мне давно пора! Меня ждут!

Эдий Вардий ничуть не удивился моему порыву. Он усмехнулся, лукаво мне подмигнул, одобрительно кивнул головой и ответил:

— А ведь и правда — пора. Мы с тобой заболтались. Как-нибудь в другой раз расскажу, чем дело закончилось.

Уходя от Гнея Эдия, я пообещал себе, что больше к нему не приду. Рассказы его мне были весьма интересны. Но поглаживания его мне совсем не понравились. Они возбудили во мне какое-то гадкое и липкое чувство.

И что ты думаешь, Луций! Я едва успел прийти домой — ты помнишь, мы с Лусеной жили у римлянина-гельвета Гая Рута Кулана? — к нам во двор явился один из посыльных рабов Вардия, который объявил мне, что Гней Эдий приглашает меня этим же вечером у него отобедать.

Я, помнится, сказал, что занят, чем очень удивил раба, который заметил: какие могут быть дела у юноши, когда его призывает к себе столь уважаемый господин?

Тогда я сослался на нездоровье. И раб еще искреннее удивился: только что был здоров и вдруг — на тебе, заболел!