Семь лет молчания - Марина Серова

Была не была. Я слопала гамбургер, затем запила его водой. Но спустя несколько минут меня резко стало клонить в сон. Как я могла так облажаться – в бургер или воду они подложили снотворное. Мое тело в отличие от мозга не стало долго сопротивляться. Руки и ноги стали ватными. В итоге мой организм полностью сдался, и я заснула в той позе, в которой была, сидя на кровати.

Неизвестно, сколько я проспала в итоге после этого, но проснулась от сильной жажды и страшной головной боли. Пребывание в этой комнате напрочь стирает временные рамки. День сейчас или ночь – не определишь. И это больше всего раздражало.

А еще напрягает то, что руки мои снова были привязаны к кровати. На этот раз, к счастью, только руки. Но привязали меня так, что ремни впивались в запястья. Было очень больно.

Кругом царила полнейшая тишина. Такая оглушающая и гнетущая. Перспектива застрять здесь надолго показалась не самым подходящим вариантом, поэтому я решила напомнить о себе.

– Эй, есть кто-нибудь? Хочу пить, – стала кричать я.

Я долго звала верзилу, пока не услышала, как он спускался по лестнице. Окошко открылось, и показалось его красное широкое лицо.

– Че кричишь?

– Пить хочу и в туалет. А еще голова раскалывается. Чем меня накачали? – выпалила я.

Он закрыл окошко и вернулся минут через десять с бутылкой воды и таблеткой.

– На, пей. И таблетку возьми. Я сам их пью. У меня часто бывают головные боли. Эффективное средство.

– И как ты предлагаешь мне это сделать? Развяжи хоть.

– Нельзя. Один раз ты уже развязалась. Если еще что-нибудь подобное выкинешь, свяжу так, что вовек не освободишься.

– Сколько вы меня будете тут держать?

– Пока не придумаем, что с тобой делать.

– И что же вы хотите со мной сделать? Хотели бы убить, то сделали бы это сразу. Значит, я вам нужна для чего-то.

Здоровяк ничего не ответил. Только посмотрел мне в глаза, и я увидела в них сострадание.

– Ослабь мне ремни, туго очень. Я же вижу, что ты хороший человек. Отпусти меня, и я обещаю, что договорюсь о смягчении приговора для тебя. Скажу, что ты сотрудничал. И вообще, зачем меня связывать, если мне из этой комнаты никак не выбраться?

Он замешкался. В одно мгновение мне показалось, что он почти согласился с моим предложением и захотел развязать руки. Но тут же сменил решение и просто немного ослабил ремни.

– Так нормально? – спросил он.

– Терпимо. Почему твой хозяин не приходит со мной поговорить? Боится показать себя? Возможно, мы даже с ним знакомы. Не так ли?

– Я не знаю всех твоих знакомых. Поэтому не смогу ответить. Если он сочтет нужным, то придет.

– Когда?

– Когда сам это решит.

– А как насчет туалета?

– Подожди, – он достал телефон из кармана толстовки и вышел кому-то позвонить.

Вернувшись, здоровяк молча подошел ко мне, отвязал руки от кровати и завязал за моей спиной. Потом он надел мне на голову черную повязку.

– Зачем?

– В туалет поведу, наверх. Ты не должна ничего видеть.

– Боишься, что я увижу то, что и так уже видела?

– Пошли, не умничай.

Он вел меня под руку наверх. Еще в первый раз, когда я спускалась вниз, я насчитала четырнадцать ступенек. Как только мы прошли все четырнадцать, то сразу повернули налево и остановились.

– Пришли. Повернись ко мне спиной, – он развязал мне руки, снял повязку с глаз и подтолкнул вперед. – Давай по-быстрому. И смотри, без самодеятельности.

Уборная была достаточно маленькой. Окон нет, а вместе с ними и не было возможностей для побега. На полу я увидела большой гвоздь. Я аккуратно спрятала его в карман джинсов. В моей ситуации может пригодиться любой острый предмет, даже такой.

– Ты чего там копаешься? – постучал в дверь громила минут через пять.

– Да иду я уже, – ответила я.

Второпях я огляделась по сторонам. Больше ничего не попалось, что бы я могла прихватить с собой. Когда вышла наружу, меня нетерпеливо ждал здоровяк. Он держал в руках повязку и сразу же нацепил ее мне на глаза. Руки снова связал, но на этот раз уже спереди.

– Только одна я замечаю всю курьезность ситуации? К чему этот маскарад? Я облазила этот дом вдоль и поперек.

– Помолчи, – похоже, я его очень сильно разозлила.

– Сколько меня еще будете здесь держать? Или вы собираетесь до конца своих дней водить меня туда-сюда? – решила я взять его измором, чтобы он выдал мне хоть какую-то информацию.

– Не я решаю. Если прикажут, буду водить.

– На кого вы работаете и кто такой доктор?

– Давай шагай, ты слишком любопытная. Топай живее вниз. Держись справа за поручень и спускайся.

Здоровяк подтолкнул меня под лопатки.

– Эй, полегче, я же могу улететь вниз, – огрызнувшись, сказала я ему. – Где там поручень? Я ни черта не вижу.

Он положил на холодную и гладкую трубу мои связанные руки.

– Держись ее и спускайся.

Осторожно делая каждый шаг в полной темноте и тишине, я ощущала сзади дыхание здоровяка. Оно было тяжелое и частое, как будто он задыхается. В один момент я поняла, что он отстал от меня и остался где-то позади. На лестнице наступила гробовая тишина.

– С вами все нормально? Мне кажется, вам стоит обратиться к врачу.

– Все хоро…

В этот момент я услышала звук, какой бывает только при падении с лестницы. Меня что-то стукнуло в спину и отбросило к стене. Я смогла удержаться на месте только благодаря тому, что схватилась за поручень.

Я быстро содрала с себя маску и увидела, что здоровяк упал вниз. Его грузное тело лежало на полу в скрюченном и неподвижном состоянии.

– Эй, что с вами? – я попыталась нащупать пульс, но не смогла. Его просто не было. Мужчина не подавал признаков жизни.

Я не смогла его реанимировать. С момента падения прошло уже минут десять. Скорее всего, ему уже ничего не поможет. Он умер. Я пошарила в его карманах, но телефона, чтобы вызвать «скорую» и полицию, не нашла.

Похоже, что судьба подарила мне возможность сбежать. Это обрадовало меня с одной стороны, но с другой – огорчило. Кем бы он ни был, я не желала ему смерти, и он мог бы мне еще пригодиться.

Но горевать не было времени, потому что нужно было как можно скорее освободить свои руки. И открыть другую дверь, где я очень надеялась увидеть Лизу и Марину.

Я поднялась наверх и вышла в кухню. Огляделась. Никого, кроме почившего мужика, в доме больше не было. И ничего, чем я могла бы разрезать ремень, похоже, тоже. Здесь не было ни ножей, ни ножниц. Ничего.