В ее глазах - Сара Пинборо

Уже практически стоя на пороге, он быстро оборачивается и смотрит на меня. Напоследок. Меня захлестывает сначала волна счастья, а потом волна ревности. Он идет домой, к ней. На выходные. Думает ли он обо мне в это время? Наверняка, потому что ему уже случалось появляться у моих дверей в субботу, но вот что именно он думает? Рассматривает ли возможность уйти от нее ко мне? Как бы мне хотелось знать, что я для него значу. И к чему это все приведет, если вообще приведет к чему-нибудь. В таком случае он должен был бы хоть раз завести об этом разговор? Мы все-таки не дети. Снова чувствую себя дешевкой и обессиленно поникаю на стуле. Я должна положить этому конец. Я отдаю себе в этом отчет.

Смотрю на часы: время подбирается к пяти. Отвожу взгляд, потом вновь смотрю на стрелки. Время остается тем же самым. Мне нужно еще вымыть кофеварку, доделать кое-какие дела к понедельнику, а там можно будет и самой идти домой.

Надо бы, наверное, выйти сегодня на пробежку, но я так устала от вечного сна урывками, что точно никуда не пойду. Щиплю себя. «Я не сплю», – бормочу себе под нос.

Адель

Вечер мы провели дома, как любая другая семейная пара – ужин, телевизор, ни к чему не обязывающий обмен репликами, – но ночевать Дэвид все равно ушел в гостевую комнату. Сослался он при этом на теплую погоду, но дом у нас большой и старый, и благодаря толстым стенам в просторных комнатах сохраняется относительная прохлада. Отправляясь спать, он даже не взглянул на меня. Не то чтобы это стало для меня неожиданностью, но все равно ощущение было такое, как будто меня ударили под дых осколком моего же собственного разбитого сердца.

Когда с утра он начал ходить по комнате, я быстро собралась и поехала в спортклуб – чтобы не смотреть на него с другой стороны убийственной незримой трещины, которую дал наш брак. Нужно было выплеснуть куда-то свои тщательно подавляемые эмоции, и я сначала хорошенько выложилась на беговой дорожке, а потом от души позанималась на тренажерах, хотя это не доставило мне никакого удовольствия. Тренировки теперь превратились для меня в бесполезную трату времени. Зачем теперь все? Зачем теперь я?

Возвращаюсь домой как раз вовремя, чтобы успеть приготовить нам обоим легкий обед, а потом он уезжает. Заниматься своим благотворительным проектом. За ним заезжает какой-то плохо одетый толстяк на старом драндулете. Они все выглядят одинаково, эти творцы добра. Со времен моего пребывания в Вестландз в этом отношении ничего не изменилось. Можно подумать, плохая одежда каким-то образом делает их более достойными людьми. Хорошо бы эта благотворительность не оказалась полным враньем, ведь я знаю, что он по меньшей мере однажды воспользовался ею как прикрытием, а сам отправился к Луизе.

После того как он уехал, у меня мелькнула мысль, не написать ли ей с предложением выпить где-нибудь кофе, – мне вдруг стало очень одиноко в нашем доме, – но потом я передумала. Понятия не имею, где он шляется, и хотя мы живем в людном месте, каких только случайностей в жизни не бывает. Не хочу, чтобы все мои планы полетели псу под хвост, если он заметит нас из машины просто потому, что на меня нашла хандра.

Вместо этого я решила прибраться в доме и надраивала туалеты, пока они не заблестели, а я не запыхалась. От моего занятия меня отвлек почтальон, бросивший – как всегда, с опозданием – пачку субботней корреспонденции в ящик.

При виде конверта со знакомым фирменным штампом в углу и аккуратно надписанным от руки адресом я порадовалась, что не стала днем затевать ссору. Это был бы уже перебор, а такое в мои планы не входит. Этого письма будет вполне достаточно, чтобы выбить его из колеи. Я представляю прошлое, которое, точно зыбучий песок, медленно, но верно затягивает Дэвида все глубже и глубже, и мне снова становится грустно.

Распечатываю конверт, внимательно изучаю колонки цифр расходов с описаниями и пробегаю глазами сопроводительное письмо. Ничего неожиданного или необычного – как, впрочем, и всегда. Мы никогда не бываем в Фейрдейл-Хаусе, и вообще, с тех пор, как выгорело одно его крыло, там больше никто не жил. Перечитываю письмо. В главном здании кое-что отремонтировали. Подлатали изгороди. Камеры видеонаблюдения работают. Поместье содержится в безукоризненном порядке. Газ и электричество оплачиваются вовремя и подаются без перебоев. Канализация полностью исправна. Арендаторы вносят плату за земельные угодья строго вовремя. Летом расходы неизменно ниже, чем зимой: нет необходимости так сильно отапливать дом в условиях суровой шотландской погоды. Честно говоря, думаю, почти никто уже и не помнит о том, что поместье существует – замок Спящей красавицы, отгороженный от мира зарослями терновника.

Письмо и счет я отношу на кухню, где они неминуемо должны попасться на глаза Дэвиду. Кладу их так, чтобы создалось впечатление, как будто я их там бросила. Пусть позлится. Мне не положено вскрывать эти письма. Увидев штамп управляющей компании, я должна была положить конверт ему на стол. Письмо адресовано нам обоим, но все в курсе, что за деньги в нашей семье отвечает он. А я всего лишь хорошенькая куколка – жена с трагическим прошлым, за которой необходим присмотр.

Адвокаты перестали донимать нас вопросами, собираемся ли мы продавать поместье. Оно – наш пожизненный крест. Хотя, может быть, когда-нибудь в будущем… Сердце у меня трепещет от замаячившей перспективы. От возможности того, что наш секрет когда-нибудь выплывет на свет божий, лишенный своей грозной силы и безобидный, не способный больше никому навредить. Освободив нас от своей власти. От этой мысли голова у меня идет кругом, но в то же самое время она придает мне силы.

Смотрю на часы. Восемь тридцать. За окном зарождаются летние сумерки. Дэвид вернется после десяти. Ужин он не заказывал, так что об этом можно не думать. Впрочем, мне и так есть чем заняться, и откладывать это в долгий ящик не имеет смысла. Мне нужно быть готовой. Быть во всеоружии. В некотором смысле я даже жду этого с нетерпением.

Все, что мне нужно, – это лишь действовать очень, очень осторожно.

Луиза

– Мать! Ты в своем уме или как? Это же полный абзац! Это даже я понимаю, а ты же знаешь, как я люблю найти себе приключений на собственную задницу.

Я прямо-таки всей кожей чувствую неодобрение Софи, громогласно и недвусмысленно высказываемое ею в телефонную трубку, и уже жалею о том, что вообще что-то ей рассказала.

– Чем ты думала? И почему раньше молчала?

– У меня было много дел, – мямлю я.

Кто вообще дал ей право меня осуждать? Уж чья бы корова мычала.

– Да конечно. Даже если не принимать во внимание тот факт, что он твой начальник, это все равно нехорошо. Я, конечно, рада, что ты вылезла из своей раковины, но я немного не то имела в виду.

Она пытается смягчить смысл своего заявления, облекая его в шутливую форму, но лицо у меня все равно пылает, и я расхаживаю кругами по квартире. Она и позвонила-то мне потому, что у нее сорвались планы на вечер и альтернативой было торчать дома в обществе Эллы. Интересно, она вообще заметила, что я перестала писать ей эсэмэски?