Ричард Длинные Руки - оверлорд - Гай Юлий Орловский

– Нет, – ответил он с опозданием. – Уже нет… Ваша светлость, пока не трогайте!

Я не думал хватать кинжал, я хоть и мужчина, что предполагает любовь к оружию прямо в крови, но на самом деле довольно равнодушен ко всему колющему и режущему. Нет, я любуюсь мечами, топорами, доспехами, охотно беру в руки и рассматриваю, даже повесил бы на стене, но у меня не дрожат руки от жадности, и я не стал бы платить нехилые деньги за коллекционные издания раритетного оружия.

Миртус наклонился к кинжалу, как близорукий, и всматривался с превеликим тщанием. Наконец, я понял, что он еще и внюхивается.

– Бобик, – сказал я, – нюхай!.. Нюхай!.. Хорошо нюхай.

Пес понюхал, посмотрел на меня с недоумением. Миртус тоже поглядывал с вымученной улыбкой. Я посмотрел Псу в глаза:

– Тебе задание, дружище. Надо отыскать этого мецената.

Мой бодрый тон его не обманул, Пес с сочувствием помахал хвостом и лизнул меня в нос прежде, чем я успел увернуться. В восторге, что удалось, он ринулся мне на грудь и, прижав к стене, еще несколько раз быстро лизнул в лицо.

Миртус шумно вздохнул:

– Ваша светлость, чары еще не сняты. Я придержал Пса за шкуру на загривке.

– А что еще?

– Пока не трогайте, – предупредил он. – Самое опасное…

– Что?

– …если вытащить из ножен.

Я кивнул: это понятно, любой нормальный мужчина сразу бы ухватил и не просто вытащил из ножен, а лихо и красиво выдернул, жадно любуясь сверкающим лезвием.

– Имитация под древность? – спросил я.

Миртус, не поворачивая головы, ответил почтительно:

– Вы угадали, ваша светлость. Это совсем не старая вещь, но ей придан облик той, что находят в руинах Великих Войн.

– Это чтоб хватали не думая?

– Совершенно верно, ваша светлость.

– Ты тоже будь осторожен, – сказал я. – Не рискуй зря. Я не требую немедленного решения.

Он ответил, все еще не поворачивая головы:

– Но торопиться надо, ваша светлость… Я чувствую руку человека, оставившего надпись в холле.

– Да уж, – согласился я, – вряд ли на такое дело послали группу.

– Вы правы, одного сильного мага поймать труднее, чем десять слабых.

Он говорил с предельной вежливостью, но слова звучали отстраненно, глаза смотрят вдаль. Я пристыженно умолк. Он обошел всю комнату, всматривался и внюхивался, я тоже задействовал сперва тепловое, затем запаховое, перед глазами поплыло, мир стал другим, но уже знакомым: еще в первый день я осмотрел весь замок от чердака и до подвалов во всех спектрах, чтобы потом не было неожиданностей.

– Я пока ничего не увидел, – сообщил я.

– Я тоже, – ответил Миртус с горечью. Вздохнул. – Тогда попробуем кинжал. Только, ваша светлость, я сам!

– Да-да, – согласился я. – Попробуй разминировать, только будь осторожен.

Он потрогал столик вокруг кинжала, губы зашевелились. Я не услышал слов, но чувствовал, как напрягается Миртус, проламывается через что-то мощное, а вот теперь идет, как по тонкому льду, а сейчас у него такой вид, словно готовится прыгнуть через пропасть…

– Погодите, – сказал вдруг Миртус.

Он отпрыгнул к камину, в его руке появилась длинная железная кочерга, которой служанка мешает угли в камине. Миртус осторожно прикоснулся концом к рукояти кинжала. Выждал, нажал сильнее. Я вздрогнул всем телом: сухо и злобно щелкнуло. Рукоять кинжала мгновенно ощетинилась острейшими иглами, ставши похожей на стального ежа.

– Яд, – сказал Миртус коротко. В его сдержанном голосе не чувствовалось удовлетворения, только прежний испуг: – Сильнейший яд. Я его ощутил, только не знаю как…

– Сволочи, – выругался я. – Не зря святая церковь всех колдунов на костер по своей великой милости! Я бы сперва шкуры сдирал.

Он все еще осторожно подвигал кочергой кинжал, я видел, как в отсветах каминного пламени на кончиках игл поблескивает влага. По телу прокатывался холод, воображение услужливо подсказывало, как все это вонзилось бы в мою ладонь, едва я взял бы кинжал и сжал рукоять.

– А церковь лучше? – спросил Миртус.

Он чуть осмелел, доказав свою нужность, как человек, способствующий безопасности замка.

– Лучше, – ответил я сердито. – Церковь за честность! И за честный бой.

– А что есть честный?

– По правилам, – объяснил я. – И чем больше правил – тем лучше. В конце концов правил будет столько, что воевать станет невозможно. Церковь даже луки и арбалеты запрещает, потому что с их помощью убивать легче!

Он коротко взглянул на меня и быстро отвел взгляд, словно испугавшись собственной дерзости. Я смолчал, не стал объяснять, что пользуюсь луком, потому что… ну хотя бы потому, что не хочу давать противнику преимуществ. А вот если луки действительно запретят, да так запретят, что никто не посмеет воспользоваться луком, то и я откажусь от своего замечательного лука. Чувство безопасности, что мне не выстрелят издали в спину, перевесит желание ходить обвешанным оружием.

– Я бы убрал этот кинжал, – сказал Миртус. – Но вам, ваше светлость, виднее.

– Забирай, – разрешил я. – Может, еще какую загадку откроешь! А нет, будешь гордиться, что разгадал секрет коварного противника. Нет, даже врага!

Миртус переложил кочергу в другую руку, я видел, что примеривается взять кинжал голой рукой, крикнул:

– Сдурел? Возьми тряпкой.

Он огляделся, я сдернул со спинки кресла толстый шарф, Миртус поймал на лету. Я смотрел, как он обмотал руку, оба мы задержали дыхание, Миртус навис над кинжалом…

– Это еще не все! – вдруг произнес он быстро.

Я замер, но кинжал оставался все таким же, я спросил шепотом:

– Еще одна мина?

– Ловушка, – ответил он. – Я даже не знаю, что в ней. Я крикнул громко:

– Стража! Позвать Альбрехта! И трех лучших арбалетчиков. Нет, лучше пятерых.

Миртус бросил на меня косой взгляд, у меня вообще арбалетчиков негусто, хорошо, если вообще наберется пятеро, и не факт, что у них окажутся исправные арбалеты. За дверью топало, грюкало, наконец, в помещение под командой Альбрехта вбежали крепкие, пропахшие морозной свежестью люди, сорвали с плеч арбалеты, послышался скрип натягиваемых стальных струн.

– Стрелять будете по команде, – объяснил я строго, – когда скажу.

– В кого стрелять? – спросил один деловито.

– В кого или во что, – ответил я, – увидим. Нарушитель границы ведет себя нагло, попирает наши принципы, глумится над нашими освященными обрядами и традициями, потому и скрывает лицо! Но все тайное станет явным. Не трусьте, цель этого гада – я… Так что готовы будьте. Ко всему.