Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей - Стефан Владимирович Машкевич

о ликвидации украинского конфликта путем соглашения с Центральной Радой. В результате, сразу же по окончании петроградского съезда Советов, 26 июня (9 июля), правительство приняло решение послать в Киев представительную делегацию. На следующий день министр почт и телеграфов Ираклий Церетели, министр иностранных дел Михаил Терещенко и министр путей сообщения Николай Некрасов выехали из Петрограда, и уже 28 июня (11 июля) были в Киеве. Керенский должен был приехать в Киев вместе с коллегами, но был срочно вызван в Минск и потому прибыл в Киев на день позже{311}. Любопытно, что Гольденвейзер, восхищавшийся Керенским, здесь поставил его на второе место по значимости:

Приезд Церетели был большим событием для наших социалистических кругов, которые в нем, а не в Керенском, видели своего призванного вождя и руководителя. <…> [В]месте с Церетели заехал к нам с фронта Керенский{312}.

В первый день делегация разделилась: Некрасов и Терещенко беседовали с представителями Совета объединенных общественных организаций и с киевскими кадетскими деятелями (Некрасов был кадетом, Терещенко – крупным предпринимателем), Церетели – с представителями украинских социалистических партий и Советов рабочих и солдатских депутатов. На следующий день, 29 июня (12 июля), делегация вместе с приехавшим утром Керенским отправилась в Педагогический музей для официальных переговоров с Центральной Радой. С украинской стороны в переговорах участвовали Грушевский, Винниченко и Петлюра. Переговоры проходили на нижнем этаже здания, одновременно с заседанием Центральной Рады в большом зале. Грушевский так описывал эту встречу:

Я пропонував їм бодай показатись в повнім засіданні Ц[ентральної] ради, але Церетелі рішучо відмовився. Він поставив програму: годімся, але скоро, ніяких парламентарних дебат, ніяких дискусій, от при сім малім столику дійдімо торгу, ваше діло провести те, на чім договоримось, через ваш пленум, ми зараз безпосереднім дротом зв’яжемося з петербурзьким кабінетом, і справа буде закінчена: прийнятий нами текст умови буде оголошений двосторонньо, але буквально одностайно як постанова Ц[ентральної] ради з одної сторони і постанова центр[ального] уряду з другої. Центр[альний] уряд зробив спробу на Кавказі, організувавши краєвий орган з представників всіх трьох народностей, тим нейтралізував національні тертя і тягнув корисну комбінацію інтересів центру з інтересами краю. Експеримент удався, уряд готов повторити його в ширших розмірах для України. Але українці мусять рішучо і ясно заявити, що з заснуванням такого крайового органу мусять припинитись всякі силкування самочинного здійснення автономії України перед Всерос[ійськими] Установчими зборами. Бо і сей краєвий орган, і все, що він робитиме, – все се буде тільки підготовка до автономного ладу: автономію можуть дати тільки Установчі збори, се непохитна позиція уряду, з котрої ніщо не може його зрушити, бо інакше все розвалилось би, і здобутки революції пішли б прахом. Друге, йдучи назустріч українцям, уряд робить се як виїмок, а не як правило. Ся уступка не повинна бути прецедентом, щоб і інші краї й області мали дістати такі органи краевого правління, і українці разом з урядом повинні стримувати і противділати подібним претензіям інших національностей{313}.

Церетели, со своей стороны, вспоминал, что все трое украинских представителей четко высказывались в пользу автономии, но не отделения от России. Винниченко: «За двести с лишним лет совместного существования в пределах одного государства украинский народ свыкся с русским народом и его бытом и считает свою государственную связь с ним чем-то естественным. Он боролся со старым режимом не для отделения от России, а для того, чтобы добиться достойного существования внутри России. А с момента революции даже крайние сепаратистские группы почувствовали невозможность проповедовать украинскому народу отделение от России». Грушевский (как утверждал Церетели, «он с трудом говорил по-русски и постоянно перемежал свою речь украинскими выражениями»): «[Я] понимаю желание украинского народа не разрывать государственной связи с русским народом и с остальными народами России, ибо установление в пределах российской федеративной республики национально-территориальной автономии Украины даст украинскому народу возможность сочетать преимущества полной внутренней национальной свободы с преимуществами участия в жизни большого государства, с его международным влиянием и неисчерпаемыми ресурсами всестороннего прогресса для каждого из входящих в него народов». Петлюра прибег к любопытному сравнению: «Наши сепаратисты, – говорил он, – играют в Раде приблизительно такую роль, какую большевики играют в российских организациях: они очень шумливы, но влияние их ограничено. Мне и Винниченко они время от времени посылают письменные угрозы убить нас за измену национальному делу Украины».

Найти компромиссное решение оказалось несложно. Обе стороны понимали, что согласие в их интересах. Остановились, в общих чертах, на следующем: временно признать территорией украинского краевого управления девять губерний (таким образом de facto согласившись на автономию Украины); в дальнейшем эта территория могла бы быть изменена в соответствии с желанием населения, выраженным на всеобщих свободных выборах{314}.

После переговоров с представителями Центральной Рады, проходивших за закрытыми дверями, Церетели и Терещенко около 10 часов вечера прибыли во дворец (Некрасов по окончании переговоров уехал из Киева). К 10½ часам приехал Керенский, которого традиционно встречала огромная толпа. Военный министр поднялся на балкон и произнес приветственную речь. В 11 часов началось объединенное заседание исполнительных комитетов с участием трех министров. Открыл заседание Доротов, затем выступили Незлобин и Таск. Первым из гостей произнес речь Церетели, рассказавший о достигнутом соглашении и о предстоящей подготовке к осуществлению автономии Украины. Его речь вызвала бурные аплодисменты. Следующим произнес речь Керенский. По ходу выступления он предложил почтить память погибших за революцию.

Когда все снова уселись, А. Ф. Керенский продолжал:

Я видел великий подъем первого дня наступления, я видел, как под страшным свистом смерти наши товарищи и братья с кликами «да здравствуeт свобода, да здравствуeт революция» бросались в огонь…

А. Ф. Керенский сильно волнуется, нервная спазма сжимает ему горло и он не в состоянии говорить. Спустя 2–3 минуты, несколько оправившись, он продолжает:

Я видел, как падали те, кто верил в революцию. И после этого мы обязаны сделать так, чтобы эта кровь, эти жертвы не сделались жестокими и бессмысленными. <…> Великую ответственность берут на себя те, которые думают бороться с наступлением армии, и великий грех совершают те, которые это наступление своей пропагандой задерживают.

После Керенского с короткой речью выступил Терещенко, указав на то впечатление, которое «наступление Керенского» произвело за границей.

Заседание закончилось около 1½ часов ночи. Министры под гром аплодисментов покинули дворец и отправились на квартиру Терещенко (на Бибиковском бульваре, 34), где они остановились.

30-го июня (13-го июля) Керенский посетил заседание Киевского губернского продовольственного комитета. Присутствовавшие произносили приветственные речи и уверяли министра в своей лояльности. «Особенно