Ф.М. Том 2 - Борис Акунин

— А… а сколько вам лет? — спросил Фандорин,опуская кулаки.

— Скоро тридцать. Неважно, сколько. Важно, как ты жил.А я жил очень интенсивно. И спал всего по два часа в сутки. Так что мне тысячалет, Николай Александрович. И прожил я их в полном одиночестве. Папа у менясмешной, славный, я его очень люблю, но он как ребенок. Всё в кубики играет,вольный каменщик. Папа ко мне прислушивается, во всем со мной советуется. Ведья — гений. Меня обожает, пылинки сдувает, только поговорить с ним по-настоящемунельзя. Я для него не человек, а драгоценная фарфоровая статуэтка. Вы комиксыФрэнка Миллера знаете? Там у всякого мерзкого урода, который по ночам девочекнасилует и убивает, обязательно есть какой-нибудь могущественный папаша. Папашав курсе, но прикрывает сынулю, потому что тот — единственный свет в окошке. Вмоем случае, правда, не совсем так.

Во-первых, папа, святая душа, про мои забавы ничего незнает. А во-вторых, никого изнасиловать я не могу. — Олег горькозасмеялся. — Гипофиз подкачал. Папочка, бедный, платит бешеные бабки загормональную терапию, все надеется внуков иметь. Зря. Покойник Коровин задесять лет добился только того, что у меня пушок на верхней губе наметился ияйца в мошонку опустились. Обычно у мальчиков это происходит до трехлетнеговозраста, а у меня в двадцать два. — Он снова хохотнул, но теперь уже зло,ядовито. — Да если б я и мог девок трахать, нипочем не стал бы. Фу,гадость: мокрое, склизкое, пахучее. — Олега всего передернуло. —Хорошо, мамочка у меня померла. А то не знаю, как бы вынес ее поцелуйчики. Чтоза мерзость — другого человека слюнями мазать.

Он опять гадливо поежился, а Фандорин подумал: тут не толькос гормонами неладно, с психикой тоже проблемы.

— Значит, вы убивали «подонков» ради отца?

— А ради кого еще? — удивился Олег. —Единственный человек, которому нужен такой урод, как я. Он за меня жизньотдаст, буквально. Эх, рассказать бы вам, как изобретательно проворачивал я«чудеса»! Особенно, когда папа мне реанимобиль подарил. Столько новыхвозможностей открылось! Удобная штука: можно с мигалкой гонять, правиланарушать. Оформлен чин чинарем, приписан к Центру физиологии мозга. У меня тамкомпьютерный центр, лаборатория, гримерка. Могу превращаться хоть в ангела,хоть в дьявола, хоть в Красную Шапочку. К Рулету вашему я Спайдерменомнарядился. Перчатки на липучках, тапки с присосками — чтоб по отвеснойповерхности ползать. Голливуд отдыхает. Эх, жалко, не видел никто. Какое киноможно было бы снять! Реалити-шоу нового типа, ей-богу. Зрители все поумирали отвосторга.

Он рассмеялся, довольный своей шуткой, и вдруг всплеснулруками:

— Хотя постойте! Один эпизодик все-таки заснят дляпотомства. Называется «Допрос партизана в гестапо». Показать? — Он сталрыться среди коробок с дисками, сваленных на столе. — Снято студией«Лузгаев-продакшнз». Рабочее название «Грязный папочка и зеленая папочка».Черт, куда я его задевал?

— Я понимаю, почему вы … устраняли врагов вашего отца.Но зачем вы убили всех, кто имел отношение к рукописи? Неужели она того стоит?

— Чего «того»? — Олег обернулся, забыв одиске. — Жизни нескольких вредных насекомых? Вконец сколовшегосянаркомана, который грабит на улице людей? Подлого хапуги Лузгаева? Рублевскойстервы Марфы Захер? Или, может, алчной старушенции Моргуновой? Какой тонкий,изящный этюд я для нее подготовил! Хотел, чтобы рассказала обо всех, кто к нейявлялся с разными кусками рукописи. Увы, не рассчитал эффекта. Гикнулась старушка. —Молодой человек брезгливо поморщился. — А что до рукописи… Папе такхотелось ее получить. Он никогда не жалел для меня игрушек. Что ж я, отцуродному приятное не сделаю? Между прочим, когда рукопись расползлась по всейМоскве, это я посоветовал папе вас ангажировать. Посмотрел на вас тогда вкоридоре, послушал, как вы с Морозовым объясняетесь, и понял: этот докопается.Вроде дурень дурнем, Паганель какой-то, но видит то, чего другие не видят. Имозги не с правой резьбой, как у всех, а с левой. Ах, как приятно поболтать счеловеком, перед которым можно не прикидываться! Вы спрашивайте, спрашивайте, ато время-то идет. Охране надоест доктора ждать, припрутся сюда, и разговоруконец. У Коровина-то в груди иголочка торчит. Как у Игорька. Так что номер с инфарктомне пройдет. И возьмут меня под белы рученьки. В тюрьму, конечно, не посадят — яокажусь психически невменяемый. Но от общества, как говорится, изолируют,причем надолго. До тех пор, пока папа не вытащит, а это, я думаю, минимумполгода-год.

Олег рассмеялся, а Николас подумал, что скорее всего именнотак и будет. Через какое-то не слишком продолжительное время врачи,соответствующим образом простимулированные Сивухой, дадут заключение, чтобольной излечен, опасности более не представляет. И убийца выйдет на свободу. Унас в стране с сыновьями больших людей ничего особенно плохого случиться неможет. То-то Олег так благодушен. Знает, что бояться ему нечего.

— Значит, первые две части рукописи Аркадию Сергеевичуотправили вы?

— А кто ж еще? Теперь вся рукопись в сборе, папинамечта осуществилась. Первую часть мне отдал Рулет, а я ему за это вручил баян стаким ломовым концентратом, что улетишь — не вернешься. Вторую часть я получилот героя-партизана. Хоть пыток он и не выдержал, все равно вечная ему слава.Третью гениально добыли вы — у меня не получилось. А четвертая, последняя, вонона. — Олег достал из ящика синюю кожаную папку и подмигнул. —Херувимская. Тут я без вашей дедукции обошелся. Между прочим, чисто взял, безмокрухи. Я же не зверь человека просто так мочить, если он ко мне по-доброму.

— А Игорь? — спросил Николас. — Он ведь вампомогал. Зачем же вы его убили?