Ф.М. Том 2 - Борис Акунин

— Помогать-то помогал, но больше по мелочи. Он послеистории с иконой малость не в себе был. «Не убий» — и баста. Перестарался ятогда, в часовне. — Олег прыснул, но объяснять ничего не стал. —Игорек научил меня массе полезных вещей. Махать руками-ногами, стрелять ипрочему подобному. Но он тупой был, терминатор с дистанционным управлением. Всеосновное я делал один. Однако к литагентше Захер я взял его с собой. Знал, чтобаба железная, не труханет, как Лузгаев. Придется как следует трясти, тут безпрофессионала не обойдешься. — Молодой человек скривился. — Ну ивышла лажа. Марфа эта, сука, в лицо мне плюнула своей гнойной, мерзкой слюной. —Он передернулся. — Ненавижу, когда хватают потной рукой, или плюются, илисобака подбежит и лизнет! Мне папа один раз сдуру щенка подарил. Так я его…Ладно, неважно. Дело прошлое. Этот, — Олег кивнул на мертвогоЗиц-Коровина, — как увлечется чем-нибудь, тоже всё слюной брызгатьначинал. Потом минут по сорок губкой оттираешься. И еще трогал все время. Тообнимет за плечо, то по волосам погладит. А у самого ладони липкие…Гадость! — Психопат сконфуженно улыбнулся. — Короче, когда сучка этав меня плюнула, я малость сорвался. Со мной это бывает. Правда, нечасто… В себяпришел, только когда Игорек меня оттащил. Крестится, бормочет: «Сатана,сатана!» А тут еще, как назло, коллектор нашли. Ну, Игорек сопоставил и сперепугу ноги сделал. Помощничек… Ничего, если я «Фукай мори» еще раз заведу?Уплываю от этой песни.

Он нажал кнопку на пульте, и японская песня заиграла снова,а Олег запел:

— «Фукай, фукай мори-но оку ни шла мо китто окидзари-нисита кокоро какуситэру ё…». «Фукай мори» это по-японски «густой лес»,«чаща», — объяснил он. — Песня будто обо мне написана. Там проодинокое сердце, которое сохнет и ржавеет в темном-претемном лесу. И еще провремя, которое вдруг взяло и свихнулось. Прямо как у Шекспира: «The time is outof joint».[1] Мой случай. Это я — вывихнутый сустав времени.

Морщина перерезала чистый лоб. И Николасу стало жалко этогокалеку с его вывернутыми набекрень мозгами. Представить только: время идет,меняется жизнь, взрослеют или стареют окружающие, а ты от них отстаешь, и скаждым годом всё больше. Твои ровесники оторвались вперед, ты остался один в глухойчаще. Как это, наверное, горько и обидно. Поневоле начнешь всех ненавидеть.Можно не сомневаться, что врачи признают этого преступника психически больным ибез усилий Аркадия Сергеевича.

— Уф, от души наговорился. Впервые в жизни. — Олеграстроганно шмыгнул носом — совсем по-детски. — Умолкаю. Пора и честьзнать.

Фандорин завздыхал и по привычке профессионального советчикас ходу прикинул, как наименее болезненно разрешить ситуацию.

— Я думаю, нужно поступить так. Не будем дожидатьсяохраны. Следует немедленно позвонить Аркадию Сергеевичу и всё ему рассказать.Он придумает, как обойтись без наручников: Во-первых, существует добровольнаяявка. Во-вторых, вы ведь, действительно, страдаете тяжелым заболеванием мозга.Я понимаю, что рассказать такое отцу непросто. Но ведь вы совершили все эти…ужасные вещи ради него. Он поймет и простит. Если вам тяжело, ему могупозвонить я. Хотите?

— Спасибо, Николай Александрович. Но лучше ясам. — В глазах Олега сверкнули смешливые искорки. — Папочка,действительно, ужасно расстроится. Еще бы! Человек, которого он нанял отыскатьрукопись, оказался преступником. Сначала убил доктора, потом попробовал убитьбольного ребенка, единственного сынулю.

У Фандорина от изумления отвисла челюсть. Он подумал, чтоослышался.

А Сивуха-младший покатился со смеху.

— Вы правда поверили, что я добровольно в психушкупойду? Чтоб чужие дядьки и тетки трогали меня руками, щупали, мяли, совалиложку в рот, держали в общей палате? Чтоб санитары меня под душ Шаркозатаскивали? Да я лучше сдохну. И потом, разве могу я так сильно огорчить папу?Нет-нет, я никого не убивал. Это всё вы. Вы и убили-с, как сказано в романеписателя Достоевского. Молчите, молчите! — поднял он руку, видя, чтоНиколас хочет что-то сказать. — Минутку. Дайте реконструировать ситуацию…

Он сел на стол, подпер рукой подбородок, приняв позумыслителя, и уставился на Николаса, который всё не мог прийти в себя.

— Есть, готово! Дело было так. Вы вступили в преступныйсговор с Игорем, профессиональным киллером, который по собственной инициативеуничтожал врагов своего босса. С какой целью? Это ясно: он хотел прибратьпапулю к рукам, собирался шантажировать. Это одна история. Другая связана снечистоплотным частным сыщиком Н. А. Фандориным. Получив от депутата А. С.Сивухи задание найти рукопись Достоевского, вы при помощи злодея Игоряразработали дьявольский план. Убивали людей, имевших отношение к рукописи, аИгорек прятал трупы в ту же яму — чтобы папе было трудней отвертеться. Но посчастливой случайности захоронение было обнаружено, планы преступников былисорваны. Героические работники правоохранительных органов сработали оперативно,и Игорек психанул — пустился в бега. Тогда ваша помощница и сообщница по вашемуприказу и на глазах у свидетелей убила беднягу отравленной иглой. Понимая, чтоземля горит у вас под ногами и боясь, что депутат А. С. Сивуха до всегодокопается, вы с вашей телохранительницей проникли на территорию клиники, чтобывзять меня в заложники. Вы знали, что ради сына папа согласится на всё. Вашадевка убила доктора. Тем же способом, что Игоря. Потом стала гоняться за мнойпо лестнице, упала, свернула себе шею. (Шею я ей потом доверну, не проблема.)Ну вот и всё. По-моему, довольно складно. Кое-какие детали пока не проработаны,но это мы с папой и юристами после обмозгуем. Что скажете, НиколайАлександрович, разве я не гений?

Он смотрел на завороженно слушавшего Нику с торжествующейулыбкой. Можно было не сомневаться, что всё произойдет именно так, как описалоэто маленькое чудовище. Вполне правдоподобная, а главное очень удобная версия.Волки будут сыты, а овцы… Но кого волнуют овцы?

— А что же вы про себя не спросите? — вкрадчивоспросил Олег. — Неужели не интересно?

У него была такая тонкая, хрупкая шея. Казалось бы, сдави еекак следует — и дух вон. Но Фандорин видел, как этот хилый на вид пареньпозабавился с непобедимой Валентиной — будто кошка с мышью. Посопротивляться,конечно, можно. Однако исход известен заранее.

— И так ясно, — сказал он сухо, чтобы не дай Богне дрогнул голос. — Вы нанесете мне травмы, несовместимые с жизнью.Кажется, в протоколе вскрытия пишут именно так.