Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

Несомненное добродушие мистера Глега особенно обнаруживалось в том, что его тяготило гораздо более, когда его жена вздорила с другими, даже со служанкою Доли, нежели с ним самим; а ссора ее с мистером Теливером мучила его тем более, что она совершенно мешала ему наслаждаться раннею капустою, гуляя на следующее утро в своем саду перед завтраком. Он пришел, однако, к завтраку с слабою надеждою, что мистрис Глег спокойно почивала, и что гнев ее достаточно укротился и уступил месту строгому сознанию приличия. Она обыкновенно хвасталась, что между Додсонами никогда не было смертельной вражды, позорившей другие семейства; что ни один из Додсонов не был пущен по миру без наследства и, что Додсоны не отказывались даже от своих двоюродных братьев; да и могло ли быть иначе? все двоюродные братья были с деньгами или, по крайней мере, имели свои собственные дома.

Одна тягость прошедшего вечера обыкновенно исчезала с чела мистрис Глег, когда она садилась за завтрак: это были ее накладные локоны. Пока она занималась хозяйством, приготовляла кожаное слоеное тесто, эти локоны были совершенно излишнею роскошью. Около половины одиннадцатого приличие заставляло ее надеть их; но до тех пор мистрис Глег приберегала их, и общество ничего не теряло от этого. Но отсутствие этой тягости только очевиднее указывало, что ее чело оставалось еще более омраченным другою печалью, и мистер Глег заметив это, когда он принимался за свою овсянку на молоке, скромно-утолявшую обыкновенно его утренний голод, благоразумно решил предоставить мистрис Глег начать разговор; а то, пожалуй, такая нежная вещица, как расположение духа женщины, испортится от одного прикосновение. Люди, по-видимому наслаждающиеся дурным расположением своего духа, обыкновенно поддерживают его, осуждая себя на различного рода лишение. Таков был обычай мистрис Глег; она налила себе чай в это утро слабее обыкновенного и отказалась от масла. Горько было, что такое удивительное желание повздорить, которое охотно схватилось бы за первый случай, не встречало ни малейшего повода со стороны мистера Глега. Но его молчание могло также служить порядочным предлогом; и он услышал наконец следующее воззвание, переданное тоном, исключительно-свойственным сердцу супруги:

– Ну, мистер Глег! плохая мне награда за то, что я столько лет была вам хорошею женою. Лучше было бы для меня, если б я знала прежде смерти моего отца, что вы станете со много так обращаться, я бы приискала тогда себе другой дом: мне предлагали выбор.

Мистер Глег оставил на минуту свою овсянку и поднял глаза, как будто не особенно-озадаченный, но с спокойным обыкновенным удивлением, с которым мы наблюдаем постоянные тайны.

– Помилуйте, мистрис Глег, что ж я сделал теперь?

– Что вы сделали теперь, мистер Глег? сделали теперь?… сожалею о вас.

Не находя приличного ответа, мистер Глег обратился к своей овсянке.

– Есть мужья на свете, продолжала мистрис Глег, после небольшой паузы: – которые не будут со всеми, заодно, против своих же собственных жен. Может быть, я ошибаюсь, научите меня, пожалуйста; но я всегда слышала: обязанность мужа стоять за свою жену, вместо того, чтоб радоваться и торжествовать, когда другие люди оскорбляют ее.

– Какой же повод имеете вы говорить это? – сказал мистер Глег довольно горячо.

Он был хотя и добрый человек, но не имел кротости Моисее.

– Когда я радовался или торжествовал вашей беде?

– Мистер Глег, можно делать вещи хуже, нежели говорить открыто. Мне было бы гораздо приятнее – скажите мне прямо в лицо, что вы пренебрегаете мною, вместо того, чтоб оправдывать каждого, за исключением меня, и являться к завтраку спокойно, когда я целую ночь не спала, и еще дуться на меня, как будто я не лучше вашей старой подошвы.

– Дуться на вас? – сказал мистер Глег, тоном злобной насмешки. – Вы как пьяница, думаете, что все пьяны, кроме вас.

– Мистер Глег, не унижайте себя, употребляя такие неприличные сравнение! Вас это делает слишком ничтожным, хотя вы и не видите этого сами, – сказала мистрис Глег тоном энергического сострадание. – Человек в вашем положении должен давать пример и говорить рассудительнее.

– Да. Да станете ли вы слушать рассудительную речь? возразил мистер Глег резко. – Рассудительнее того, что я говорил вам вчерашний вечер, я ничего не придумаю: ни к чему вам требовать денег назад из одной запальчивости, когда они совершенно верны; и я надеялся, вы переменили поутру ваши мысли. Но если вы их непременно хотите взять назад, сделайте это не торопясь, не увеличивайте вражды в семействе, а подождите, пока представится хорошее обеспечение без особенных хлопот. Ведь, вы должны обратиться к адвокату, чтоб найти помещение и влезть в расходы без конца.

Мистрис Глег чувствовала, что это было похоже на дело; но гордо отбросила голову и испустила горловой звук, как бы указывая, что молчание ее было только перемирием, а не миром. И действительно, враждебные действия скоро возобновились.

– Я бы вам был очень благодарен, если б вы мне пожаловали теперь чашку чаю, мистрис Глег, – сказал мистер Глег, видя, что она ему наливала его по обыкновению, когда он кончал свою овсянку.

Она взяла чайник и с легким движением головы – сказала:

– С удовольствием слышу, что вы готовы поблагодарить меня, мистер Глег. Мало благодарности я вижу от людей на этом свете, хотя в вашем семействе, мистер Глег, и не было ни одной женщины, которая могла бы стать со мною на одну доску – я скажу это, когда я буду и на моем смертном одре. Всегда я была вежлива с вашею роднею, и ни один из них не скажет ничего против, хотя мне они неровня – в этом никто не заставит меня сознаться.

– Нечего вам находить пороки в моей родне! Перестаньте прежде вздорить с вашею роднею, мистрис Глег, – сказал мистер Глег, с сердитым сарказмом. – Пожалуйте-ка мне молочник.

– Вы говорите неправду, мистер Глег, – сказала леди, наливая ему молоко необыкновенно щедро, как будто в отместку. – Вы знаете, это неправда. Я не такая женщина, чтоб стала ссориться с своими собственными родными. Вы, может быть, такой человек – я знаю это за вами.

– Что ж вы делали вчера, когда ушли от своей сестры с таким трезвоном?

– Я с моею сестрою не ссорилась, мистер Глег, неправду вы говорите. Мистер Теливер не мой единокровный: он начал ссориться со мною; он выгнал меня из дома. Но вам, может быть, хотелось, мистер Глег, чтоб я осталась, чтоб меня еще более обругали; может быть, вам досадно, что вашу собственную жену еще мало оскорбляли, недовольно опорочили. Но, позвольте мне вам сказать, что это вам же бесчестье.

– Слышал ли кто-нибудь в целом приходе подобные речи? – сказал мистер Глег, разгорячившись. – Женщина живет в полном довольстве, может делать с своими деньгами что хочет, как будто они были закреплены за нею; кабриолет у ней заново обит – просто конца нет расходам, и в случае моей смерти обеспечена, как она этого не ожидает… а лается, словно бешеная собака! Нет уж это слишком! Как это Всемогущий Бог создал таких женщин! Последние слова были произнесены тоном печального волнение.