Пассажирка - Александра Бракен

Этта не могла представить его испуганным.

– Хотела бы я, чтобы вы сказали, – тихо призналась Этта. – Вы Айронвуд, так ведь? София упоминала о других семьях, но…

– Увы, не могу ответить «нет», – выплюнул он, брезгливо скривив верхнюю губу. – Я больше с ними не общаюсь. Для меня это только деловой вопрос. Я не путешествую, не подчиняюсь Айронвуду, а живу своей жизнью, свободной ото всего этого. И когда сделка будет завершена, я вычеркну их из своей жизни, насколько только смогу.

Что она упустила? Если он так сильно ненавидел Айронвудов, что едва не плевался, говоря о них, зачем согласился на них работать? А если мог отправиться куда угодно, в какое угодно время, почему остался в том, что так откровенно к нему враждебно? Со слов Джека, Холл воспитывал Николаса и Чейза с того времени, как они были мальчишками, а Николас сказал, что ходит под парусами с того возраста. Когда же он тогда путешествовал?

Я не путешествую, не подчиняюсь Айронвуду, а живу своей жизнью, свободной ото всего этого.

И почему перестал?

Этта чувствовала, что он отдаляется, не только углубляясь в себя, но и бессознательно смещаясь к своей капитанской каюте.

– Зная, какие они… вы все равно не хотите вернуть меня домой? – спросила она. – Вы знаете, где проход, через который София меня провела? В Нассау?

– Корабль отплыл из Нассау, так что напрашивается определенный вывод, но… – Он покачал головой. – У меня никогда не было списка проходов и их расположения. Из какого вы года?

Она ответила ему, и на его лице отразилось выражение полного удивления.

– Мне говорили, что проходов, открывающихся после Второй мировой войны, не существует. Это распространенное убеждение. Конечно, я знаю, существует множество древних неотмеченных проходов с неизвестными пунктами назначения. Возможно, ваш – один из них. К какой семье вы принадлежите?

– Линден, – ответила она. – По словам Софии.

Она снова застала его врасплох:

– Линден? Вы уверены?

– Может, София и врет, но она упомянула имя моей матери – Роуз. – Этта украдкой взглянула на его лицо. – Вы узнали имя?

Он шумно выдохнул, не в силах посмотреть на нее.

– Кто в нашем маленьком мирке не знает о Роуз Линден? Она – единственная путешественница, успешно перехитрившая Айронвуда. Что-то украла и бесследно исчезла. Боже мой, вы что, получается, приманка? Почему он просто не взял ее, если нашел вас обеих? Она еще жива?

Этта кивнула, переваривая этот маленький кусочек информации.

– Что еще вы о ней знаете? Хоть что-нибудь?

– Только то, что она оставила после себя разбитое сердце – Огастес Айронвуд, сын и наследник Сайруса, не один год ее искал. Чуть с ума не сошел. – Николас покачал головой, а когда снова заговорил, в его словах разгорелось пламя надежды. – Обещаю, что вы вернетесь в свое время. Если вы приманка или он намерен использовать вас, чтобы угрожать Роуз, тогда мы уйдем при первой же возможности и сами найдем проход.

Ее резануло разочарование. Если. Сейчас она ненавидела это слово. Он поможет, если и только если ей будет угрожать настоящая опасность. Конечно, он не повернет назад из жалости – в первую очередь он не знал, куда ее везти; во вторую – неплохо получал за эту работу. Но, какой бы глупой и маленькой Этта себе ни казалась, она надеялась. Что-то читалось в его нерешительности.

Желудок настойчиво и отчаянно дернулся.

– Вы говорили, кого-то убили, – начал он. – Кто это был?

Первые слова, готовые было сорваться с ее губ, были ложью; она ненавидела себя за это, за желание поддаться простоте вымышленной истории, вместо того чтобы сорвать повязку с кровоточащей раны и дать излиться всем неприятным чувствам и мыслям, порожденным скрипкой. Но ей нравилась эта честность, возникшая между ними: она ощущалась как нечто настоящее и твердое, достаточно сильное, чтобы за нее держаться, когда вокруг было столько лжи и секретов, пытающихся направить ее сразу во всех направлениях.

– Вам выпало испытание, – тихо сказал он, как только она закончила свой рассказ. – Я очень сочувствую вам. Скажите, хотите ли вы, чтобы я нашел скрипку, которую упомянул мистер Гуд… если это послужит вам утешением.

Почувствовав дурноту от одной этой мысли, она покачала головой:

– Наоборот. Я не могу… я с трудом могу смириться с мыслью играть сейчас. Пока не верну ее.

Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, а потом быстро закрыл, покачав головой.

– Что? – спросила Этта.

– Вы хотите спасти свою наставницу? Элис? – спросил он. – Изменить прошлое?

– Я знаю, как это выглядит, но она не виновата… она не заслуживает смерти и не… не из-за меня.

Он тяжело вздохнул с такой жалостью, что ее желудок снова перевернулся. Этта оторвала руку от леера, как раз тогда, когда налетел порыв ветра и корабль накренился вправо. Подошвы ее туфель были слишком мягкими и скользкими, и она почувствовала, что одна нога выскальзывает из-под нее. Рука обвилась вокруг ее талии, втягивая ее ноги обратно на палубу, а ее – к надежному горячему якорю – Николасу. Лицо прижалось к его плечу, ногти впились, скручивая ткань, в спинку сюртука. Все, что она слышала, так это собственное дыхание, скрежещущее в тишине; все, что могла чувствовать, – удары сердца, скрытого под слоями ткани и тепла. Этта отступила, пытаясь придумать, как избавиться от ощущения руки, крепко прижатой к ее спине. Он опередил ее.

– Аккуратнее, – выдохнул он, глядя вниз, на полированную черную кожу ботинок. – У меня осталась только одна пара.

– Все еще тут?

Этта не могла сказать, кто из них был больше поражен, услышав голос Чейза.

– Скоро следующая вахта; леди бы лучше вернуться в каюту.

Он стоял недалеко от них, на краю люка, скрестив руки. Было слишком темно, чтобы разобрать выражение его лица, но он не шелохнулся, пока Николас не отошел от нее, вдруг сложив руки за спиной.

– Пора возвращаться, мисс Спенсер, – сказал Николас. – Я провожу вас.

Он не взял ее под руку и не предложил руки. После случившегося Николас сохранял разумную дистанцию, по-прежнему пряча руки за спиной. Теперь она поняла, что чувствовала команда «Ретивого», когда их вели вниз, в чрево корабля, не зная, когда они смогут – да и смогут ли – снова увидеть солнце, звезды, небо. Разговора, как маленького кусочка свободы, ей было мало. Разделенные Софией и экипажем, смогут ли они свободно поговорить, прежде чем достигнут Нью-Йорка?

Он, судя по всему, думал о том же.

– До Лонг-Айленда десять дней, – сообщил юноша. – Возможно, меньше, если ветер будет на нашей стороне. Я рад, что нам удалось поговорить сейчас: сомневаюсь, что мисс Айронвуд выпустит вас из виду, как только ее желудок успокоится.

Этта остановилась возле своей двери, а он – у капитанской каюты на другой стороне.