Ничего личного, кроме боли - Галина Владимировна Романова

— Мне дал портрет ваш сотрудник. — Кажется, Новиков испугался, что ему не поверят, что его не воспринимают всерьез. — И одна санитарка вспомнила очень похожего пациента.

Кошкин с Горевым переглянулись, и оба незаметно вздохнули. Начинается.

Новиков кивнул понимающе.

— Я тоже поначалу так подумал. Старый человек, мало ли что привидится. Но потом…

Он попытался сглотнуть, но рту было сухо, язык как будто прилип к небу. Он попросил воды. Горевой сделал знак глазами. Кошкин встал, пошел к шкафу у дальней стены, похозяйничал на полках, нашел теплую минералку. Горевой не любил ничего холодного — берег горло.

Стакан майор поставил на стол перед Новиковым. Сел, понаблюдал, как тот жадно пьет.

— Спасибо. — Игорь жалко улыбнулся, прошелся ладонью по вспотевшему лбу. — Нервничаю.

— Так что санитарка?

Горевой расстегнул верхнюю пуговицу кителя. Жарко, скучно. Этот красивый парень, который ждет не дождется, чтобы они поймали убийцу матери, вряд ли сообщит что-то ценное. Это дело Горевой для себя классифицировал как бег по кругу. Еще были бег по лабиринту, топтание на месте и соломинка, за которую они иногда хватались, чтобы не потонуть. Он вздохнул и расстегнул еще одну пуговицу на кителе. Кажется, этому Новикову все равно, усядься он хоть в пижаме в рабочее кресло.

— Санитарка Анна Яковлевна утверждает, что этот человек проходил лечение в офтальмологии не так давно. Она определила его как жулика, афериста и, извините, извращенца.

— Почему? — заинтересовался Кошкин.

— Потому что он был мужчиной, а выдавал себя за женщину.

— Как это? — Кажется, сейчас они сработали дуэтом.

— Он лежал в женской палате. Никто ни о чем не подозревал, потому что полис был на женское имя.

— Так в чем подвох?

Горевой неуверенно стянул китель. Дышать было нечем, под мышками мокро. На спине между лопатками наверняка мокрый след.

— Анна Яковлевна сказала, что этот оборотень пи́сал стоя. Простите. — Новиков нервно дернул губами, как будто хотел улыбнуться, но не сумел. — Она однажды убирала и видела, как он делал свои дела стоя. Двери кабинок у нас не до пола, сантиметров тридцать не достают.

Он раздвинул ладони сантиметров на тридцать, как будто они могли не понять.

— А что, она одна это заметила? Другим не бросилось в глаза?

Кошкин верил и не верил. Мало ли что там увидела пожилая санитарка после тяжелой смены.

— Другие не убирают в туалетах, товарищ майор, — как будто даже обиделся Новиков. — И не наклоняются так низко, чтобы почистить под раковинами как раз напротив кабинок. Не сомневайтесь: я был там, проверил лично. Если присесть, ноги посетителя кабинки видно прекрасно. Да, это был мужчина, который почему-то попал в женскую палату под женским именем.

— А что же другие пациенты? Он в палате один лежал?

— Нет.

— Другие женщины ничего не заметили?

— Не знаю. Вот. — Он зашуршал листами, развернул и разгладил каждый ладонью в месте сгиба. — Я переписал всех, кто проходил лечение в то же время. Имена, фамилии, адреса. Четыре женщины. — Он поднял четыре пальца, неуклюже подогнув мизинец. — Знаете, я даже хотел сам с ними побеседовать, но не решился. Кто со мной станет говорить? Я и вопросы-то правильные не смогу задать. А спрашивать нужно правильно, чтобы не отпугнуть пациентов от клиники. А то слухи грязные пойдут.

— А что вы хотели бы выяснить? — без особого интереса спросил Горевой.

Парень точно хватается за соломинку, устал, бедняга, ждать результаты расследования. Санитарка могла ему и подыграть — просто чтобы поддержать.

— Все! — истерически взвизгнул Новиков. — Как спал, ел, кто к нему приходил, кто звонил. Я хочу знать о нем все! И главное, я хотел бы знать, почему именно под этим именем он улегся в нашу клинику! Думаю, вам это тоже будет интересно, раз ничем другим я вас заинтересовать не смог.

Он запнулся, замолчал. Посмотрел на обоих с упреком.

— Так под каким же именем он улегся в вашу клинику?

Кошкин сейчас спрашивал просто из вежливости. Он, как и Горевой, понимал, что это очередной тупик. Мало ли извращенцев? Может, парень готовился к операции по смене пола? Если вообще это парень. Мало ли почему пациент стоял возле унитаза. Бред.

— Он поступил в клинику под именем Марии Бессоновой.

В кабинете сделалось так тихо, что Горевой мог поклясться, что слышит, как по спине ползет капля пота. И все это слышат. И отчаянный стук сердца этого хирурга он, кажется, слышал тоже. Или это его собственное сердце так бесится?

— Что-что? — все-таки спросил он.

— Этот человек, приметы которого совпали с приметами преступника, лечился в нашей клинике под именем Бессоновой Марии Ивановны, — терпеливо, как говорил обычно с интернами, повторил Новиков. Взгляд его стал жестким. — Думаю, нет необходимости объяснять, кто это. Так, может, мы начнем уже сообща действовать?

Несколько минут Маша заставляла глаза привыкнуть к кромешной тьме номера. Скудно обставленного, самого дешевого гостиничного номера. Зато здесь не спрашивали никаких документов. Только деньги, только наличные. Ее это устраивало. Нет, не так: именно это ее и устраивало.

— Надолго к нам? — поинтересовался хозяин из-за обшарпанной стойки, протягивая ключи. — Если что — предупреди.

Взгляд острый, все подмечающий. Может, этот пожилой хозяин, заросший курчавыми волосами до самых пяток, и догадался о чем-то. Понял наверняка, что ухоженная девушка в дорогом спорткостюме и фирменных кроссовках вряд ли остановилась бы просто так в его третьесортной гостинице. Причины, понятно, бывают разные, от личных до криминальных. Она могла кого-то ограбить и убегать через всю страну. Могла быть жертвой, которая спасается от кого-то. Да все что угодно может быть.

Только его это не касается и не волнует ничуть. Он ясно дал это понять, когда заполнял регистрационный журнал под ее диктовку. Иванова Мария Ивановна — так она назвалась. Отдал ключи и тут же уселся в продавленное кресло перед старым телевизором и отвернулся.

Нет, еще спросил, не желает ли она чего-нибудь из еды. Тут же, не дожидаясь ответа, перечислил, чем готов снабдить постояльцев.

— Чипсы, сухарики, пиво, лимонад, минералка, лапша, — бормотал хозяин, загибая толстые пальцы, поросшие курчавыми волосками. — Крекер, салями, сыр в вакуумной упаковке.

Маша согласилась на минералку и крекеры, но так ни к чему и не притронулась. Не раздеваясь, легла поверх покрывала и провалилась в сон.

А теперь вот, проснувшись, таращилась в темноту и пыталась различить конторы громоздкого старомодного шкафа. Не вышло. Она снова закрыла глаза и задумалась.