Озеро Радости - Виктор Валерьевич Мартинович

звонит в «Зеленстрой» и пытается отдать распоряжение о спиле перепуганному Кочневу («оно не живое, высохшее»; «не паспортизировано, на нем даже инвентарки нет»; «представляет угрозу для стоящих под ним и проезжающих мимо автомобилей, не говоря уже о пешеходах»), но получает явно заготовленный и считанный по бумажке ответ. О том, что «Зеленстрой» по заказу областной Минприроды отдельно стоящее дерево в районе Косут изучил, вредоносных плодовых тел и грибных организмов не обнаружил, равно как и стволовых или комлевых гнилей. И что это, в совокупности с отсутствием дупел, трещин, а также уже проведенного много лет назад усекновения ветвей с удалением порубочных останков, позволяет сделать заключение, что дерево не находится в аварийном состоянии и в немедленном спиливании не нуждается. И что если у него есть еще аргументы, нужно адресовать их Валентину Васильевичу Басану, когда тот вернется на рабочее место после выхода по срочному делу.

— Понятно, — спокойно заключает председатель, набирает двухзначный телефон райисполкомовской машинистки и надиктовывает ей приказ об освобождении Басана Валентина Васильевича от должности председателя районного коммунального унитарного предприятия «Зеленстрой» в связи с прогулом и злостным уклонением от исполняемых обязанностей.

Приказ, уже на бланке, с исходящим, лежит у него на столе через пятнадцать минут, но, вместо того чтобы подписать его, Чечуха сминает бумажку и кидает ее мячиком через весь кабинет в урну.

— Черт знает что такое! — говорит он беспомощно вслух.

Он чувствует, что со своей довольно безобидной идеей, он влез в область, куда влезать нужно было очень осторожно. Потому что и у Козачека, и у Басана, и даже у этого блеющего Кочнева — да что там! у барышни-машинистки, которая набивала приказ об увольнении Басана, — у всех них на раскоряке может быть своя маленькая деляночка с сокровенным желанием. И эти люди будут обманывать и юлить, будут выдавать какие угодно заключения и сообща, в круговой поруке, хором включать дурака, лишь бы их мещанскую деляночку оставили в покое.

— Торпедируют! — цедит он полузнакомое слово, вычитанное в газете.

В его понимании, торпедировать — это играть так, как это делает «Торпедо», постоянно и специально сдающий матчи то «Зениту», то «Локомотиву», то ЦСКА.

У него ощущение, что сухая рогатина приковыляла в его кабинет. И им двоим тут слишком тесно. Так что — либо он, Виктор Павлович Чечуха, либо раскоряка. Какой он, к чертям, председатель, если эта дрянь останется стоять, когда он так прямо приказал ее убрать? Какой он глава района, если все, кем он командовал, врубают ослика Иа, как только заходит разговор об этой коряге? Получается, он везде главный, кроме съезда в районе Косут!

Он решительно выходит из кабинета и, прыгая через две ступеньки, мчится к «Волге». Отступать Виктор Павлович не научен жизнью. Он хлопает дверцей и рвет с места так, что из-под колес валит сизый дым. Через минуту «Волга» Виктора Павловича залетает на мехдвор автобазы — ближайшее от исполкома подведомственное району предприятие.

Курящие в теньке под навесом мужички, перепачканные мазутом до того, что их можно принять за представителей иного биологического вида, начинают перепуганно метаться. Те из них, кто потрезвей, стекаются к председателю района, стараясь дышать в сторонку. Совсем пьяненькие сливаются через щели в заборах и вдоль складок ландшафта. За алкогольную рекреацию на рабочем месте полагается выговор, к тому же половина из них — водители транспортных средств разной технологической сложности, с отметкой в путевом листе о выходе на маршрут через четверть часа.

Начинает лупить дождь. Выглаженная белая рубашка с коротким рукавом виснет на председателе мешком, белые мокасины тонут в грязи, перемешанной с отработанным маслом. Ни завхоза, ни инженера, ни главного механика нет на месте, они «отбыли по срочному делу», как мямлят покачивающиеся водорослями под небесными струями мужички.

Виктор Павлович от этого «отбыли» звереет и уже думает звонить машинистке, надиктовывать три приказа об увольнении, но вовремя понимает, что так далеко желание Козачека предотвратить выруб дуба зайти не могло, что на мехдвор он не звонил явно, а эти работнички просто нагрузились с утра пораньше и, завидев большое начальство, попрятались среди лопухов и железа.

— Так, короче. Нужна бензопила, — распоряжается он, и механизаторы, видя, как страшен его взгляд, начинают лемурчиками шнырять по базе, натыкаясь друг на друга и невнятно мяукая.

Очень скоро они кладут к его ногам три «Дружбы» разной степени сломанности: у одной треснул фланец, у второй накрылся редуктор, у третьей вышел из строя двигатель.

Виктор Павлович хмурится и играет желваками. Он выглядит, как человек, готовый распилить этими самыми «Дружбами» завхоза, инженера и главного механика за то, что не ремонтируют технику. Причем порубочные остатки он сожжет, дабы умельцы с мехдвора не склеили лодырей обратно. Лемуры, торопясь, разбирают «Дружбы» крохотными черными лапками и составляют из трех одну работающую.

— Только сильно не жми и остывать давай, — заискивают они, источая такой алкогольный выхлоп, что им можно заправлять бензопилу «Дружба».

Не говоря ни слова, Виктор Павлович грузит агрегат в машину и забирается в нее сам. С него течет — на сидения, на резиновые коврики, руль скользит в руках. Ливень бомбит так, что «Волга» под его напором приседает. Председателю кажется, что теперь уже даже и погода в районе вошла в заговор с Козачеком, что тот и небу позвонил, подлюка. К моменту когда он подъезжает к необозначенному перекрестку в районе Косут, стихия умеряет тропический напор и сохраняет лишь мелкую, лезущую за воротник морось. Председатель заправляет пилу из канистры, выданной лемурами, подходит к раскоряке и блуждающим взглядом осматривает ее. На Виктора Павловича пялятся чужие мольбы, просьбы и желания, на него таращатся чужое горе, одиночество, болезни, бедность. Но он не вчитывается. Его не трогает. Он осматривает ствол исключительно в поисках хорошего входа.

Наконец, наметив точку под лицом барышни, он запускает пилу, сжимает зубы и врезается в ствол. Древесина издает жалобный визг, но поддается легко — дуб высох за сотни лет пребывания в статусе памятника, выпил не пахнет разогретым деревом, из него крошится белая труха, похожая на бетон. Ствол очень толстый, а потому снять дерево в один проход не получится — полотно пилы не достает даже до середины ствола. Время от времени «Дружба» цепляется за стенки распила, приходится аккуратно извлекать ее и заходить под другим углом. Агрегат быстро греется и председатель делает передышки — чаще, чем ему хотелось бы. Он облокачивается на склизкий ствол, и в глаза лезет: «Дай нормальной жизни, хотя бы день», «Чтобы Сергея ДМБ до сро», «Колодка косит, диск