Его птичка - Любовь Попова

У меня будет грант. У меня будет лаборатория. Собственные исследования. Независимость.

Именно это сказал мне Павел Петрович — нынешний министр здравоохранения, когда спустя бесконечные полчаса, меня пригласили в кабинет заведующей.

Я старался не обращать внимания на оскал Марины, словно это все была ее заслуга.

— Вы показали себя настоящим профессионалом. Хоть риск и был, — произнес довольно усталым голосом мужчина.

Его лицо напоминало застывшую маску вежливости и ни одна мышца не дергалась, когда он улыбался. Но, судя по всему, вежливость была не то, чтобы фальшивой, но отрепетированной.

— Храбрым помогает не только судьба, но гораздо более — разумное суждение. В тот момент это было наилучшее решение, — протянул я ему руку.

— Я вас поздравляю, Роман Алексеевич, — не стал спорить Павел Петрович Кузнецов.

Судя по рукопожатию, да и по всему виду, он давно не ставил диагнозы и не лечил людей. Ему это и не было нужно. Он давно и прочно занимал своё кресло и разве что конец света, о котором шутил Леха, мог ему навредить.

Избежав разговора с Мариной и взяв папку с сертификатом о присвоении больнице статуса Трансплантационного центра, я вышел из кабинета и застыл.

В голове стоял невообразимый шум. То, чего я так долго добивался — свершилось. Конечно, еще предстоит пройти много бюрократических тонкостей, написать отчет о проведенной операции у Пушкаревой и вообще… До возможности получать органы для пересадки или создавать искусственные невообразимо долго ждать.

Но блять!

Все получилось.

Я смотрел, как за окном накрапывает по-настоящему осенний дождь, стуча по подоконникам, но впервые за много лет на моей душе в противовес, светило солнце. Оно освещало темные закоулки души, изгоняя внутренних демонов. И, даже внезапно возникшая на горизонте операция, не смогла стереть с лица обалдевшее выражение и легкую, почти незаметную улыбку.

Позже, принимая поздравления, отвечая на них впервые за много лет искренне, я поймал себя на мысли…

 Меня не раздражают люди. В эту секунду, в этот момент я был рад купаться в лучах их восхищения.

 Слово «восхищение» всколыхнули в памяти нежный овал лица, обрамленного взъерошенными, словно облако, волосами, пухлые губки и огромные синие глаза. Аня.

  Я должен был чувствовать вину за то, что поступил с ней так по-свински, но не собирался предаваться самобичеванию, а просто пообещал себе, что в следующий раз девчонка будет теряться в нирване.

С моим именем на пересохших губах.

Задумавшись, я и не заметил, как меня остановила коллега Нина Николаевна Зябликова и стала рассказывать о состоянии Ани.

— Сегодня уже домой поедет, как раз выписку готовлю, — она вдруг внимательно посмотрела в моё лицо, так что я даже отпрянул.

 Мне нравилась это дородная женщина, похожая на кормилицу из сказок. Она часто принимала экстренные случаи рожениц и вообще любила гинекологию и младенцев. Наверное, поэтому на каждого коллегу смотрела как на приёмного ребенка.

Строго, но добродушно.

Была бы такая мать у меня, может и не стал бы я таким подонком.

— Она хорошенькая, эта Аня. Неудивительно, что ты так о ней печешься.

— Не понимаю о чем ты, — я, конечно, врал нагло и в лицо, но не говорить же, что волнуюсь, как она провела ночь, перестало ли болеть между ног, или не надумала ли она слинять без объяснений?

— Ну, конечно, а эндоскопическую аппендэктомию ты сделал по доброте душевной? — приподняла пушистую бровь на крупном лице женщина, не веря, что во мне могло проснуться добро.

 И это у врача! Даже ехидное выражение не портило доброжелательность существа Нины.

— У неё плохая свёртываемость крови.

Мне захотелось дать себе по лбу. Я уже второй раз за день оправдывался за связь с пациенткой.

 Была бы это обычная, среднестатистическая пациентка-девушка. Они сохли по мне, а я просто выполнял свою работу, не обращая внимания на жирные намёки и крупные авансы. Не в этот раз.

— Ладно, — усмехнулась Нина и отвернулась, но перед этим подмигнула. — Тебе давно пора было влюбиться, почему бы и не в нее.

— Я не влю… — но она уже ушла, не став слушать нелепых оправданий.

Это только разозлило. Что я юнец в конце концов? Взрослый мужчина захотел женщину. Теперь-то она точно женщина.

От воспоминаний о том, как она ею становилась, как терпела боль, пока я наслаждался теснотой девственного лона, свело судорогой живот.

Посмотрев на часы, я решил подождать выписки в ординаторской — там же в итоге и заснул — на диване. Мгновенно, с приятными, приподнимающими естество, мыслями о скорой встрече с Ане. Желательно наедине, еще лучше на кровати.

Выплывал я из темноты сознания долго, чувствуя приятное тепло и влагу на члене. Сначала даже улыбнулся, представляя, как нежные губки Ани водят по нему вверх-вниз, вбирая всё глубже, обсасывая, как самый сладкий леденец! Мечты, мечты.

Что за хрень собачья!

Звучный хлопок входной двери заставил меня, наконец, согнать сонную хмарь и открыть глаза.

— Марина! — оттолкнул я темноволосую голову.

— Ромочка, — заведующая стояла согнувшись, и оттопырив накачанный зад в сторону двери.

 Она на мою реакцию только улыбнулась и потянулась к всё еще твердо стоящему половому органу.

— Я уже соскучилась. Мы позавчера так мило побеседовали, а вчера ты забыл предупредить, что не придешь. Я ждала.

— Ты хоть двери закрыла? — рявкнул я, откидывая её руки и усаживаясь на диван.

Я бросил взгляд на часы и ругнулся. Шестой час. Выписка Ани давно готова, и скорее всего отдана на руки.

Вскочив, я метнулся к столу, надеясь, что нужный листок так и лежит в карте Синицыной, но на столе было пусто.

— Ты не это ищешь? — пропела Марина, язвительно ухмыляясь. В ее руке покачивался белый лист.

 Она пробежала глазами, судя по виду, как раз по выписке.

— Ты обычно не кувыркаешься с пациентками, и тем более не проводишь им дорогие операции за счёт больницы.

Я ничего не стал говорить. Меня мало интересовало мнение похотливой Марины.

Я не боялся её. Больше. Тем более, что причина, указанная в карте, была более чем адекватной.

В крайнем случае, всегда можно самому заплатить.

Мне и раньше позволяла это зарплата, а теперь тем более.

Стараясь не выдать на лице все испытанное отвращение к этой пропитанной протеином сучке, я в два шага преодолел разделяющее нас расстояние и забрал из рук лист бумаги.