Белый олеандр - Джанет Фитч

И если моя жизнь стала такой — жгучий стыд, долгая тряска в автобусе и вонь дизельного топлива, увертки от чужих кулаков в Мэдисонской средней школе, грязный свитер Джастина и мазь от прыщей для Кейтлин, — надо помнить: люди попадают в гораздо худшие неприятности и выживают. Отчаяние — вот настоящий убийца. Надо в любую минуту быть готовой к спасению, держать надежду в ладонях, укрывая от ветра, как последнюю спичку долгой полярной ночью.

Когда не спалось, я сидела за столиком на заднем дворе, слушая музыку из соседнего дома, и представляла мать, тоже сидящую без сна в своей камере. Хотела бы я оказаться вместе с ней в самолете, совершившем аварийную посадку в Папуа Новой Гвинее или в Паре, в Бразилии? Мы вместе пробирались бы сквозь тысячемильный лабиринт мангрового леса, где полно пиявок, как написано в «Царице Африки», на нас могли бы напасть туземцы с длинными копьями. Мать не поддалась бы панике, не вырвала бы копье и не умерла бы от кровопотери. Она сумела бы все сделать как надо: позволить личинкам питаться раной, потом постепенно расчищать отверстие вокруг копья и медленно, за пять или семь дней, вынуть его. Она даже написала бы об этом стихотворение.

Но я знала, что мать была способна на смертельные ошибки. Ей мог изменить здравый смысл. Я представляла, как мы десять дней носимся по волнам на спасательной шлюпке вдалеке от морских путей, выжимаем сок из рыб, собираем каждую каплю росы с чистых стен, и вдруг ей приходит в голову, что морская вода вполне пригодна для питья. Легко было представить, как она ныряет в воду, где полно акул.

— Астрид, иди помоги мне, — позвала Марвел. Она вышла из кухни на крыльцо, где я сидела, присматривая за детьми, и заглянула в книгу через мое плечо. На картинке были пять дочерна загорелых французов, которые пытались за один день пересечь сектор Газа и попасть в Египет. — Все читаешь эту книгу? Тебе надо подумать об армии, если ты любишь такие вещи. Они прекрасно обеспечивают своих людей. Женщин теперь тоже пускают на службу, ты вполне подойдешь. Работать ты умеешь и рот держишь на замке. Иди, помоги мне с покупками.

Я стала помогать ей разгружать сумки. Банки с супом, бутылки с содовой, упаковки сыра и ветчины. Столько еды сразу я в жизни не видела.

Армия, значит. Как мало она меня знает. Я ценила внимание Марвел ко мне, видимо, она действительно хотела, чтобы я где-нибудь хорошо устроилась, получала солидную зарплату. Но я лучше буду жить в пустыне одна, как старый золотоискатель. Мне нужен будет только небольшой источник воды. Зачем жить среди людей, мучаясь от такого одиночества? Отшельничество в пустыне, по крайней мере, хороший повод испытывать это чувство.

Или, еще лучше, набрать коробок с растворимым какао и «Танг»[32], построить хижину в лесу: зимой снег, острые горные вершины вокруг, буду ходить в лес и в горы. Буду рубить лес, заведу собак, может быть, лошадь, запасу побольше еды. Можно так жить годами. Заведу корову, посажу сад и огород. Земледельческий сезон там короткий, но я успею вырастить достаточно, чтобы протянуть до следующего.

Моя мать терпеть не могла жить за городом, всегда рвалась оттуда. И мне нравился город, когда я была с ней, — но четвергам мы ходили в музеи, по воскресеньям — на концерты, были еще поэтические чтения, спектакли, выставки, перформансы ее друзей, где они выставляли свои половые органы в гипсе и прочее. Но сейчас что хорошего было в городской жизни? Я не была в музеях и на концертах с тех пор, как мать арестовали. Однажды утром я увидела афишу выставки Джорджии О'Киф в Музее искусств Лос-Анджелеса и спросила Марвел, не сможет ли она меня отвезти.

— Ах, простите меня, принцесса Грейс, — засмеялась Марвел, — а больше вам ничего не хочется? Оперу послушать, например? Смени-ка лучше подгузник Кейтлин.

Я спросила ребят в автобусе, они сказали, что я буду добираться три часа туда и три обратно. Только теперь я начинала понимать, как далеко ушла от своей жизни с матерью. Если твой самолет упал в пустыне, надо действовать быстро. В пустыне Мохав, например, может быть сто сорок градусов в тени. За час с потом может выделяться две с половиной пинты жидкости. Люди сходят с ума от жажды. Танцуют, поют и в конце концов обнимают гигантский кактус-цереус. Им кажется, что это что-то другое. Мать, любимый человек, Иисус. Потом опрометью бегут от него и умирают, истекая кровью. Чтобы выжить в пустыне, надо пить кварту воды в день. Экономить нет никакого смысла, все кинофильмы врут. Пить меньше — просто совершать медленное самоубийство.

Думая о том, как это может быть, я несла обратно в ванную огромную коробку с подгузниками и туалетной бумагой. Вода была единственной надеждой, но нужно было сейчас заботиться о себе, или можешь просто не дожить до следующего дня. Надо раскладывать на песке покрышки, чтобы собрать с них утреннюю росу, пить воду из радиатора, зарываться в песок по шею. Когда наступят сумерки, можно двигаться дальше, отслеживая направление по звездам. На небе будет полно звезд. По ним или с помощью компаса можно ориентироваться. Очень пригодится фонарик.

Дейви знал все это еще раньше меня. Я вдруг поняла, что он тоже сумеет выжить.

В долгих весенних сумерках я принялась накрывать ужин, думая, как буду выживать в пустыне, представляя себя зарытой по шею в песок. До меня донеслось урчание «корвета», который разворачивался на соседской дорожке. Я выглянула как раз вовремя, чтобы увидеть ее — изящную чернокожую женщину в белом льняном костюме. Раньше я видела ее только мельком, когда она забирала журналы с крыльца и выходила из дома в шелковом платье с жемчугом. Эта женщина никогда не разговаривала ни с Тёрлоками, ни с другими соседями.

Марвел тоже услышала шум мотора, бросила на столе бутылочку Кейтлин, высунулась в дверь поверх моего плеча.

— Шлюха проклятая. Корчит из себя герцогиню Виндзорскую. Меня от нее тошнит.

Мы смотрели, как соседка вынимает два маленьких пакета с продуктами из багажника спортивной машины цвета шампанского.

— Мама, сок! — захныкала Кейтлин, потянув Марвел за футболку.

— Не дай бог я увижу, как ты с ней болтаешь. — Марвел вырвала край футболки из детских рук. — Господи, я прекрасно помню, раньше этот квартал был приличным местом. Теперь здесь живут черные и проститутки, всякие китайцы и вонючие латиносы с курами во дворах. Что дальше, хотела бы я знать?

Мне было неприятно, что Марвел обращается ко мне, как будто я думаю так же, будто мы члены какого-то арийского тайного общества.

— Я приготовлю сок, — сказала я. Не хотелось даже стоять рядом с ней.

Смешивая сок, я смотрела, как соседка берет с крыльца журналы, кладет их в пакет с продуктами. На ногах у нее были белые босоножки с черными носочками, как оленьи копытца.

Потом она исчезла в своем доме с закрытыми ставнями. Мне было грустно, что она так быстро ушла, но и спокойно, что теперь она вне досягаемости слов Марвел, липких, как деготь, всей этой грязи и вони, исторгаемой ее губами. Интересно, эта женщина в светлом костюме думает, что мы все такие, как Марвел, что я тоже такая? И я вздрогнула от мысли, что скорее всего она действительно так считает.