В тени Обсидиана - Татьяна Лакизюк

После того как он перестал обращать внимание на Лиссу, та, вопреки всякой логике, вдруг заинтересовалась им и старалась держаться поближе. Фиччик только фыркал и демонстративно отворачивал сливовый нос. Он был так сильно обижен, что все разговоры о чувствах его коробили.

Так, сплетничая о мальчишках, девочки дошли до лужайки, где жил Древлий.

– А вот помощники Древлия, – воскликнула Сентария и ловко поймала крохотное деревце размером в несколько раз меньше Фиччика.

Посадив деревце на ладонь, девочка протянула его Луне.

– Мы их называем дети земли.

– Прямо как в Гарнетусе. У их источника есть дети огня.

– Ага.

Луна с интересом разглядывала крохотное растение. Это был не росток, а полноценное деревце, только очень-очень маленькое. Оно суетливо перебирало извивающимися корешками на ладони Сентарии, подпрыгивало и норовило сбежать. Девочка придерживала его двумя пальцами за макушку. Из-за развитых корней дитя земли напоминало маленького осьминожика, у которого вместо головы красовалась густая крона. Сентарии приходилось периодически приподнимать его, иначе оно бы уже сбежало. Зависнув в воздухе, деревце начинало судорожно искать опору. Оно ругалось и махало руками-ветками. Дав возможность Луне разглядеть его, Сентария наконец-то отпустила деревце на землю. Почувствовав почву, оно радостно умчалось по своим неотложным делам.

– Какие шустрые! – восхитилась Луна. – Наверное, поэтому я их раньше не замечала.

– Весь Древлий увешан ими. Они приносят ему информацию со всех уголков Драгомира, а потом висят на нем, как груши. Отдыхают, набираются сил и вновь куда-то несутся.

Подойдя к Древлию, Луна и вправду увидела множество крохотных деревьев, которые сидели на ветках или, зацепившись корнями, висели макушками вниз. Их было так много, что Луна раньше принимала всю эту зелень за мох, наросший на коре Древлия.

К их огромной радости, Древлий не спал.

– Ну здравствуйте, здравствуйте! – важно пробасил он. – Наконец-то вы нашли время меня проведать. Совсем забыли старика.

– Мы приходили, а вы спали.

– Так чего же не разбудили?

– Мы пробовали, не получилось.

– Не может быть! Я очень чутко сплю. Я уже забыл, когда последний раз нормально спал. Так, провалюсь в дрему на часок-другой.

– Да что вы, уважаемый Древлий! Вы очень хорошо спите! Особенно после удобрений! – возразила Луна. – Я кричала, а вы сопели и похрапывали.

– Я? Похрапывал? – изумился Древлий, и его лохматые брови поползи вверх. – Чудеса какие!

– Еще как похрапывали, даже гнезда на ветках подпрыгивали.

Птицы согласно загомонили, подтверждая слова девочки.

Древлий, выслушав птичью трескотню, добродушно рассмеялся.

– Ну, раз говорите, что похрапывал, так уж и быть. А вы зачем пожаловали? – спросил он девочек.

– Помните, когда я приходила к вам в первый раз, вы почувствовали во мне нечто необычное, но так и не рассказали, что именно.

Древлий задумался и прикрыл глаза. Было непонятно, думает Древлий или опять уснул.

Луна осторожно постучала кулачком по коре. Древлий открыл глаза и проворчал:

– Да не сплю я, не сплю.

Положив громадную лапищу-ветку девочке на голову, он начал напряженно слушать. Луна замерла и старалась не двигаться, чтобы не сбить почтенного старца с его мыслей.

Через некоторое время тот глубокомысленно изрек:

– Я чувствую в тебе силу, огромную силу. Еще пока необузданную, дикую…

«Да вы мне уже это говорили!» – хотелось завопить Луне.

Ей не терпелось узнать, что же там такое странное и необычное. И она боялась, что старец опять уснет, так и не рассказав, что увидел.

– Но ты научишься ею управлять, если захочешь. Эта сила превосходит во много раз всю ту силу, которую мне доводилось когда-либо чувствовать. Я могу без преувеличения сказать, что ты будешь самой сильной во всем волшебном мире. Если выживешь…

– Что? Я могу умереть? – испугалась Луна.

Сентария схватила подругу за руку.

– Можешь. И скорее всего умрешь, – мрачно изрек старец. – Я вижу тебя между небом и землей, между тьмой и светом, между горем и радостью, между сушей и океаном, между восходом и закатом, между миром и войной, между жизнью и смертью…

– Что это значит?

– Не знаю, – неожиданно ответил Древлий и открыл глаза. – Правда не знаю. Мои видения всегда размытые и непонятные, но это своей загадочностью превзошло все остальные. Сначала я был уверен, что ты покинешь нас и уйдешь в мир забвения, но теперь понимаю, что не вижу тебя ни среди живых, ни среди мертвых. А что это значит, я не могу сказать.

– А когда это произойдет?

Луна не могла унять дрожь в руках, ладони вспотели, во рту пересохло. Она уже начала жалеть родителей, которым суждено потерять только что обретенную дочь. И Аниту, и Сентарию, и Аметрина, и Гелиодора, и даже братьев Да-иди-ты с Фу-ты-ну-ты, которые тоже привязались к ней. А Фиччик! Тут Луна вообще похолодела. Ведь когда подопечный уходит в мир забвения, хранители просто исчезают вместе с амулетом. Она так сильно прижала к себе Фиччика, что тот протестующе заверещал.

– Скоро. Ты даже не представляешь, как скоро. – Древлий с сожалением посмотрел на девочку. – А теперь прошу меня извинить, я устал. Приходи еще. Если останешься жива.

Древлий утомленно закрыл глаза и стал похож на обычное очень старое дерево.

Потрясенные девочки медленно побрели к Флорессии. Сентария по-прежнему изо всех сил сжимала руку подруги.

– Он ошибается, – уверенно заявила она. – Он же сам сказал, что его видения расплывчаты и непонятны. А из-за силы, бурлящей в тебе, они, должно быть, совсем перепутались, и Древлий неправильно их трактовал.

– Кто знает? – пожала плечами Луна. – В любом случае будем надеяться на лучшее. Даже думать не хочу ни о каких плохих предсказаниях. Чем больше о них думаешь, тем быстрее они сбудутся. Лучше пойдем в твою лабораторию, покажешь, что ты изобрела, пока мы не виделись.

В это время в зале советов дворца целителей разгорелся жаркий спор. Андалузит, вспыльчивый, как все жители Гарнетуса, уже кричал во все горло, громовым голосом перекрывая попытки остальных что-то сказать:

– Это оскорбительно для нашего петрамиума! Допустить такое! Надо отдать Гиацинта под военный трибунал, осудить и посадить в тюрьму! Позор! Такого унижения я никогда не испытывал! Мне стыдно за наших людей. Где их отвага? Испугаться какой-то жалкой ведьмы, причем обращенной в камень! Что стало с нашими храбрецами? Гелиодор, ты дал слишком много власти своему военному викариуму. Это недопустимо!

Гелиодор все ниже опускал голову, сгорая со стыда и за себя, и за своего ближайшего помощника, и за воинов. На него было больно смотреть.