Франсиско Франко и его время - Светлана Пожарская

Некоторое различие в оценках ситуации не помешало Франко и Салазару договориться об установлении более тесной связи «между испанской и португальской полицией и совместно следить за коммунистами и противниками правительства».

«Проанглийская» точка зрения Салазара и «прогерманская» — Франко наиболее отчетливо проявились, если верить Суньеру, в отношении Германии. Это касалось и общеполитической концепции, и конкретных вопросов. На заявление Франко и Суньера, что «Испания тесно связана с Германией и Италией чувством благодарности и дружбы и что по этим, а также политическим причинам (так сказать, в силу инстинкта самосохранения от большевизма и от традиционных врагов Испании) последняя желает победы Германии, Салазар ответил, что не следует переоценивать опасности большевизма, так как Англия и США из эгоистических побуждений будут пытаться препятствовать его дальнейшему распространению». Салазар выразил уверенность, что «в случае победы англосаксов Германия всегда будет существовать в качестве известного бастиона».

Салазар опасался победы немцев и последующей германизации всей Европы, вследствие чего такие страны, как Португалия, потеряют свое самостоятельное лицо. Он опасался, что наступит день, когда Германия нападет на Испанию и Португалию и оккупирует их. Франко и Суньер весьма энергично пытались рассеять его сомнения. О мере искренности собеседников можно судить по тому, как Франко и Суньер ответили Салазару, когда тот осторожно осведомился о силе германского давления на Испанию с целью вовлечения ее в войну. Франко и Суньер заявили Салазару, что в «известный момент» Германия действительно «указала на желательность» военного сотрудничества с Испанией, но когда испанцы «попросили» Германию отказаться от своих намерений, последняя согласилась и «с тех пор никогда не проявляла настойчивости в этом вопросе». Салазар ответил буквально следующее: «Честное слово, я не верил этому и не считал это возможным»[196]. По возвращении в Мадрид, вечером 19 февраля, Суньер сразу же принял Шторера, опасаясь, как бы немцы не истолковали встречу, прошедшую в обстановке строгой секретности, как недружественный в отношении Германии акт. Суньер сообщил, что во время бесед, которые проходили по заранее намеченному плану, был поднят прежде всего вопрос об испано-португальских отношениях. «При этом испанцы заявили, что всякое нападение на европейскую португальскую территорию, а также и на острова, они вынуждены рассматривать как нападение на Испанию»[197], — доносил Шторер в Берлин сразу же после окончания беседы с Суньером. Речь Франко перед севильским гарнизоном успокоила Берлин.

2 марта 1942 г. X. Бюксенсшутс в «Deutsche Allgemeine Zeitung» опубликовал статью «Англия и США против Испании». В ней говорилось: «Национальная Испания уже давно оплачивает своей кровью право на участие в Новой Европе… Генерал Мильян Астрай подсчитал потери армии Франко в борьбе против большевизма — 70 тыс. убитыми и 335 тыс. ранеными. И сегодня борьба «голубой дивизии» в рядах германской армии на полях Востока — вновь против большевизма. В своем великом докладе в Севилье генерал Франко вновь напомнил о связи между войной за независимость и европейской крусадой против большевизма, указав, что без победы Национальной Испании не было бы сегодня ни одного испанского добровольца в далеких степях Советского Союза. Богатством территорий Востока, которые будут использованы победившей Германией, Испания также сможет воспользоваться для своего экономического воскрешения».

Два дня спустя, 4 марта, Суньер встретился с американским временным поверенным в делах Булаком — речь шла о возобновлении поставок в Испанию жизненно важных для нее товаров. Булак выразил сожаление по поводу того, что Франко «счел необходимым произнести свою антикоммунистическую речь сразу после встречи с Салазаром». На что Суньер ответил: «Франко лишь точно выразил хорошо известное официальное отношение Испании к коммунизму. Испания рассматривает Германию как оплот против коммунизма. Если Франко сказал, что испанские добровольцы придут на помощь, если Германия будет терпеть поражения от русских, то это полностью и исключительно согласуется с испанской позицией в отношении коммунизма»[198]. Позднее Суньер разъяснил Булаку: «Ссылка на возможную испанскую помощь Германии была чисто теоретической, поскольку Испания уверена, что Германия победит русскую армию»[199].

Не изменил своей позиции Франко и летом 1942 г., когда Красная армия с тяжелыми боями и невосполнимыми потерями отступала к Волге. 17 июля в своей традиционной речи перед Национальным советом фаланги он выразил уверенность, что страны «оси» в скором времени сокрушат коммунизм: «В Европе существует только один опасный враг — коммунизм, и только одна система, способная его победить, — тоталитарный режим»[200].

Очевидцы событий, а вслед за ними и многие исследователи утверждали, что вплоть до осени 1942 г. внутреннее положение в стране занимало Франко гораздо больше, чем международные дела. По словам Хейса, «весна и лето 1942 г. были временем настоящей эпидемии студенческих бунтов, скандалов и уличных волнений, так что испанские тюрьмы начали пополняться не только одними «красными», но и ссорящимися «патриотами»»[201]. Обозреватель цюрихской газеты «Die Weltwoche», анализируя причины, по которым Испания до сих пор сохраняла нейтралитет, несмотря на открытое выражение симпатий к державам «оси» со стороны руководителей страны, пришел к выводу о том, что для Испании вступление в войну едва ли возможно. И дело не только в медленно восстанавливавшейся экономике, которая лишь весьма приблизительно покрывала потребности собственного населения, сколько в политической неустойчивости режима. «Фаланга, которая претендует на то, чтобы быть носительницей политической мощи, имеет очень мало корней в народе, в то время как сам генерал Франко находит признание больше как военный деятель. Народ отвергает фалангу, члены которой имеют все необходимое, в то время как население нуждается. Между фалангой и рекете, которая является вторым правительственным компонентом, имеются значительные политические различия. Военные образуют третий правительственный компонент»[202]. Но интриг между группами и группировками внутри правящего лагеря было гораздо больше, чем это названо в статье швейцарского журналиста. В связи с заявлением о своем праве на престол дона Хуана, сына недавно умершего Альфонса XIII, вновь оживились никогда не прекращавшиеся старые распри между карлистами (традиционалистами) и альфонсистами, между монархистами-консерваторами и монархистами-прогрессистами. Внутри правящей партии никогда не прекращались разногласия между носителями монархистской и антимонархистской тенденций. Летом 1942 г. эти разногласия обострились в связи со слухами о готовящемся компромиссе Франко с монархистами. И когда в июне 1942 г. Суньер отправился в Италию, его визит к Муссолини всезнающая и всеведущая молва связала с обсуждением проблемы возможности восстановления испанской монархии. Шторер сообщил в своем донесении в Берлин 11 июня 1942 г.: «Сегодня уже весь Мадрид говорит о том, что испанский министр иностранных дел поехал в Италию, чтобы обсудить с итальянскими государственными деятелями вопрос о монархии…»[203]. Слухи подтвердились и на этот раз.