Аптека Пеля - Вера Вьюга

сшиб полусонного на мостовую и, развернув телегу, погнал такую же сонную клячу вслед за ускользающим ландо.

Пегая кобыла, яростно настеганная, неслась изо всех своих гужевых сил по гулким камням, распугивая встречные и попутные экипажи. Возницы матерясь и улюлюкая едва успевали уворачиваться от не управляемой никем кибитки, летевшей по собственной воле сбрендившей лошади.

Саньку теперь было все равно видимый он или нет. Только бы не упустить господина губернатора. Знатный упырь явно спешил на свидание со смертушкой, поджидавшей его ровно в полночь.

Шумный, развеселый Невский, освещенный огнями ночных кафешантанов, остался позади, они свернули на Литейный, там еще раз, мимо темного Таврического сада…

В этом заезде она пришла второй.

Загнанная перепуганная кляча, раздувала потные бока, мелко вздрагивала, виновато качала башкой, вроде соглашаясь, что в фавориты не годится. Под темным тентом кибитки стоял тошнотворный запах. Дорогой Саня чувствовал уже привычный аромат столицы, однако теперь тот был отчаянно едким до слез, точно его заперли в деревенском нужнике. Ему и в голову не пришло, что бочка за спиной полна свежевычерпанным дерьмом. А завтрашние желтые газетные листки будут пестреть заголовками: «Дерзкое похищение говна!»

Санек бросил вожжи и вдоль ограды парка поспешил к тому месту, где извозчик высадил деда Артюхина.

Высокий дом на перекрестке двух улиц, казалось давно уснул. Был он темен и тих. И только башня под железным куполом вроде сонного часового изо всех сил таращилась на город круглыми тускло-желтыми глазами окон.

За которой из дверей скрылся Артюхин оказалось еще тем ребусом. Было их две: на одном и другом крыле дома. Черной пастью ощерилась подворотня зарешеченная и глухая. Стучать? Ждать припозднившегося жильца? Санек перебирал в голове варианты, когда услышал за спиной фырканье мотора. Отступив в темноту, он наблюдал как из авто вышел мужчина в плаще и надвинутой на глаза фуражке. Дверь перед ним раскрылась, высветив на мгновенье знакомые черты нынешнего градоначальника, с которым Санек имел неудовольствие недавно завтракать в «кафе де Пари».

Теперь у него не было сомнений который из входов брать штурмом. Оставалось проверить свой теперешний статус: видим — не видим.

Оглядев себя, он пожалел, что не разжился фланелькой в Гостиных рядах. Кроссы, джинсы и рваная футболка — для визитов не самая подходящая одежда. На всякий случай невидимка пригладил волосы, и переодел футболку, скрепив рваные концы краденной булавкой. Теперь грудь его стала белоснежной, как у пингвина. А то, что на спине славянской вязью красовалось: «Я ЦАРЬ!», авось не заметят.

Не надеясь на звонок, он пару раз пнул ногой дубовые двери и отступив замер, приготовившись… хотя в голове не было никаких идей насчет визита: куда, зачем?

В проеме сперва появилась пшеничная борода, за ней длинный нос и наконец голова в зеленой фуражке, под блестящим козырьком, скрывавшим глаза. Швейцар не спешил распахивать двери, он то ли осматривался, то ли принюхивался, смешно дергая носом, и абсолютно не замечал стоящего перед ним человека.

В узкую щель при всем желании Саня не смог бы протиснуться не замеченным. Пусть он не видим, но вполне осязаем.

Не обнаружив источника шума, привратник затворил дверь. Но гость отступать не собирался, забарабанил еще сильнее.

Через минуту дверь распахнулась. В проеме, чуть покачиваясь, стоял огромный лохматый мужик по пояс голый и с колуном в руке. «Х-х-х-тоо?!» — проревел он в ночь и, размахнувшись, рубанул воздух, — Санек едва увернулся и, не теряя времени, проскользнул внутрь освещенной электролампами парадной. Загнанным зверем по ковровой дорожке, а после по гулкому мрамору, он пробежал все этажи едва отдышавшись на последнем и не успел перевести дух, как единственная дверь на лестничной клетке отворилась, выпустив двух молодых людей интеллигентной наружности при пиджаках и галстуках. Один из них, в золотом пенсне, с безукоризненными чертами античного бога, хохоча откинул с глаз курчавые пряди, а тот что постарше, бородатый с глазами печального Арлекина вдруг резко подался вперед, замкнув хохочущий рот поцелуем.

С минуту они неистово сосались.

Таких фильмов для взрослых Санек не ожидал, да и не любил, потому зажмурился от соблазна дать пенделя обоим.

Что стыдиться, что жалеть?

Раз ведь в жизни умереть.

Скидавай кафтан, Сережа.

Помогай нам, святый Боже!

Продекламировал один из … кто именно Санек не понял и только плюнул им вслед.

Искать Артюхиных в гей-клубе ему бы и в голову не пришло, но оставленная неприкрытой дверь манила в чужую квартиру, как матерого сплетника в чужую жизни.

И Саня поддался.

В огромной полутемной передней сновали какие-то люди: появлялись и исчезали в тусклом свете дальних комнат. В ближайшей, что попалась на его пути, за накрытым белоснежной скатертью столом, чаевничали человек пять, тихо переговариваясь. Поживится там было нечем, кроме «конфект» в большой жестяной коробке. Невидимый гость прихватил пару штук, сунул в карман и вышел вслед за одним из уже откушавших чаю из самовара.

В дальней комнате, размером с танцпол деревенского клуба, куда вела проторенная дорожка вновь прибывающих гостей, под потолком горела многорожковая люстра, освещая странную жизнь. На коврах, а кто и просто на голом полу, в вперемешку сидели-лежали мужчины и женщины. В тяжелом воздухе стоял гул многоголосья, точно в оркестре каждый настраивал свой инструмент перед началом спектакля. Лишь один худощавый господин, облаченный в цилиндр и фрак с красным тюльпаном в петлице, предпочел полу стул, с которого иронически скривив уголок рта, взирал на нижний ярус. Холеные белые пальцы сжимали набалдашник изумительной трости.

— Друзья, революция сознания ценнее для нас всех других революций ибо она открывает перед человечеством необозримые горизонты возможностей… — уловил Санек в общем гомоне. Он, вглядывался в лица, досадуя, что снова нарвался на бомбистов. Только эти бомбят мозги, а те власть. Вряд ли среди них отыщется хоть один Артюхин.

Кто-то дернул его за футболку: «Садитесь!»

От неожиданности он рухнул на пол, пытаясь понять в какой момент проявился. Люди не обращали на него внимания, занятые собой, своими мыслями и разговорами. Одежда нового гостя их явно не смущала. Да и кого смутят джинсы, если сам обмотан банной простыней и мнишь из себя римского патриция.

— Вы видели Анну? — обратился к нему тот же хрипловатый голос. Ища его источник, Санек обернулся. За спиной сидела до боли некрасивая женщина, горящими, как в лихорадке глазами, она пожирала ту, что назвала Анной.

Худая, горбоносая девица вступила в желтый круг света посреди зала. Из складок юбки выудила коробок, раскрыла и достав спичку, зажала ее вертикально между двух граней.