Аптека Пеля - Вера Вьюга

и вылил на макушку все содержимое бутылки. Вода стекала по потемневшим волосам коричневыми струйками на майку, темнела пятнами на джинсах. Но ничего не происходило.

Постояв еще немного, Саня вышел.

Озадаченный сержант принюхался, видно не зная что и подумать. И подумать-то не успел, как услышал команду: «Заводи!»

Не глядя на конвоира задержанный, присевший было на стул, поднялся и тут же плюхнулся на место вроде ему разом обе ноги прострелили. Вместо родного мента на него смотрел какой-то хрен в голубом мундире, сапогах и с саблей на боку. Редкие метелки белесых усов браво топорщились и взгляд у человека был таким подозрительным, что Саня забеспокоился и засомневался верно ли поступил облив себя Пелевской жижей.

— Кто таков? — спросил «хрен», придирчиво осматривая типа в майке кроссовках и джинсах. — По какой надобности? — пучил глаза жандарм.

Онемевший Саня таращился в ответ.

— Так это по делу Ковалева, — подсказали откуда-то слева, куда и взглянуть было боязно.

— Тогда ему к Семенову в третью комнату.

— Поднимайся, горемыка. — Такой же усатый ткнул его кулаком в бок.

В просторной комнате с иконами Спасителя и Богородицы в красному углу за деревянными столами сидело человек восемь таких же усатых офицеров. На всякий случай перекрестившись, задержанный застыл на пороге.

— По делу Ковалева, — представил конвоир вошедшего и удалился.

— Ко мне прошу, — донеслось от окна. — Мережкин?

Саня зачем-то кивнул. Офицер указал на венский стул, отодвинул костяные счеты, разложил перед собой бумажки, исписанные бисерным почерком и, пробежался по ним, словно освежая в памяти сюжет еще не ясной Саньку драмы. То что он влип, прямо-таки по самый усы в какую-то историю сомнений не было. Вот только чем она пахнет: политикой или криминалом хотелось узнать поскорее. Куда его теперь в тюрьму, на каторгу или сразу вздернут. В голове свистели пулями мысли и очень хотелось пить.

— Что вы можете показать по делу об изнасиловании мещанки Кучкиной жандармским ротмистром Ковалевым? — офицер глянул на свидетеля огромными, как у жеребенка глазами в густых ресницах и фальшиво улыбнулся.

— Разрешите водички? — от такого неожиданного поворота свидетель оторопел и взмок. Одно утешало, что насиловал Кучкину не он.

Офицер налил из графина в стакан. Саня глотал медленно, да и соображал так же. Потому напившись, лишь пожал плечами — не знаю мол, что сказать, давай наводящие…

— Из показаний обвиняемого следует, что все произошло по обоюдному согласию, один раз и за приличное возрождение. Однако, Кучкина утверждает, что кричала и сопротивлялась. Вы слышали крики в ночь на восьмое августа?

Саня замотал головой.

— С целью вымогательства мещанка Кучкина шантажировала ротмистра Ковалева, так как тот имеет жену и несовершеннолетних детей. Кучкина грозилась предать огласке факт насилия и требовала пятьсот рублей ассигнациями в качестве отступного. Что вам известно по этому делу? Что можете показать о нравственном облике Кучкиной, проживающей отдельно от мужа и являющейся вашей соседкой? — тихо бубнил по написанному суд-следователь, будто молился.

Ах, вот в чем дело! Соседка. Саня заметно повеселел. И все же нужно было что-то ответить.

— Про нравственный облик Кучкиной ничего не знаю. Ко мне она не приставала.

Офицер возвел на свидетеля жеребячьи очи, подернутые слезой и устало вздохнув, сунул какую-то бумажку под роспись. Санек подмахнул пером, не глядя, размашисто и жирно. Дознаватель, уже было потерявший интерес к свидетелю, оживился.

— Однако… — рассматривая бумажку протянул офицер. — Студент?

— Ага. Студент. Химик, — вспомнив бомбиста, соврал Саня.

Штаб отдельного корпуса жандармов это вам не опорный пункт полиции. Так удачно он еще не перемещался. А уж как легко отделался и говорить нечего. Сидел бы сейчас в привычном Питере в обезьяннике или с граблями газоны обустраивал. А тут свобода, жара и все тот же Питер под широким небом, с теми же подлостью, пустяками и пошлостью. Вот только здесь есть ОНА!

«Женюсь и перевоспитаю», — пьянея от нечаянной радости, решил Санек. Навсегда застрять в царской столице, возможно лучший для него вариант. В общем-то везде одно и то же. Кто-то в карете, а кто-то в лаптях. Что богатым, что бедным один конец. И нет в жизни ничего такого за что стоило бы отдать душу… кроме любви.

Глава 13

Развесив на фасадах голубоватые тени, солнце клонилось к закату. Наполненный до краев день устало перетекал в теплый вечер и был он необычайно нежным и легким. Ветерок резвился в волнах Невы. Широкая река чернела баржами и лодками. Мерцал малиновый свет в осколках стекла под ногами. Саня дышал полной грудью, ловил закатные лучи загорелой кожей. Ему предстоял нелегкий разговор с Лушей. Она должна ему помочь.

Дважды брякнул звонок и за дверью послышался бабий голос: «Иду-иду, не трезвонь!»

— Ух, ты! Кто пожаловал! — уже по-свойски приветствовала его подруга по несчастью. — А я все думаю зайдешь али нет, как забросит. А потом думаю, куды ты теперь от меня, бедолажка. — Баба хохотнула и обернувшись на шедшего за ней парня лукаво осклабилась. В комнате плюхнулась на кровать в подушки, развалилась, скрипя пружинами. Под расстегнутой до пупа кофтой колыхнулись налитые белые груди. — Чо надо?

— А ребята где? — оттягивая разговор, поинтересовался Саня, присаживаясь на сундук.

— Отправила с родней в деревню. Тама молоко из-под коровы и воздух. А тута вонь, да холера. Да и я как пропадаю, они одни остаются. А малы еще. Зато теперя никто не помешает нам любиться… Подь сюды, Ляксандр. — Баба обмякла, растеклась по постели, задышала призывно шумно. Саня смутился. Что-то в нем екнуло и потянуло в паху. Но тут же вспомнив о мещанке Кучкиной, он разом отправил в бан свои плотские желания. Не хватало еще на каторгу за изнасилование! К тому же остался он тут совсем из-за другой страсти, вернее любви.

— Я как раз по этому делу к тебе…

— Так иди сюды… — рывком распустив волосы, тряхнула головой Луша.

— Тьфу, ты… Угомонись. Похоже, я тут надолго застрял. И мне нужно где-то жить пока порошок не найдем…

Разочарованная Луша фыркнула недовольно, поднялась, застегнула кофту, подобрала волосы и пройдясь по комнате пощупала болтавшееся на веревке мужское исподнее. «Не иначе кавалер появился», — предположил Санек, не понимая, отчего тогда ненасытная баба домогается его тела.

— У тебя кто-то есть? — конфузливо поинтересовался, оценивая огромные портки и рубаху.