Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова

весьма почитаем. И другим поэтам волей-неволей приходилось ему прислуживать» (перевод С.И. Баевского и З.Н. Ворожейкиной).

Тот же автор свидетельствует об остром соперничестве Ам‘ака с другими придворными поэтами. Однажды повелитель попросил Ам‘ака дать оценку стихам молодого, но опытного и пользовавшегося покровительством гарема поэта Рашиди Самарканди (вторая половина ХI в.). И тот ответил: «Стихи его безукоризненные и хорошо отделанные, но не мешало бы добавить в них немало соли». По всей видимости, эмир поэтов нашел стихи Рашиди пресными, то есть лишенными новизны и оригинальности. На это Рашиди ответил довольно злым стихотворным экспромтом:

Стихи мои в том, что они без соли,

Ты обвинил. Что ж, может быть, и справедливо.

Стихи мои – это ведь сахар и мед,

А к этим двум соль не подходит.

Репа и бобы – вот стихи твои,

И соль, эй, сводник, тебе необходима!

(Перевод С.И. Баевского и З.Н. Ворожейкиной)

Рашиди обернул обвинение Ам‘ака в свою пользу, объяснив достоинства собственных стихов их соответствием господствующему представлению о совершенной поэзии как о сладостной.

О том, что произведения Рашиди Самарканди высоко ценились современниками, свидетельствует панегирик Мас‘уда Са‘да Салмана, являющийся ответом на стихотворение, присланное ему самаркандским поэтом, в котором объектом восхваления выступает сама касыда Рашиди:

Что я скажу по секрету? Видел я такую касыду:

Из времен года она – весна, а из [красот] весны – [цветущий]

                                                                                 луг.

Стало правдой то, что воздух и земля вокруг меня

Благодаря ее словам и значениям наполнились светом и

                                                                        благоуханием.

Ибо стихи Рашиди, мудреца, не имеющего себе равных,

[Написаны] острым мечом калама красноречивого поэта.

Воистину: узнал я его стихи издали по игре воображения,

Аромат хотанского мускуса[25] чувствуется издалека.

Когда я развернул [свиток с касыдой], увидел сонм красавиц:

Чудные лики и стройные станы, нежные души и изящные тела.

[Она] как жемчужное ожерелье, спрятанное из-за высокой

                                                                                  цены.

[Она] как обитый парчою трон, скрытый из-за несравненной

                                                                                 красы.

[Она] как небосвод, на котором взошли Венера, Луна и

                                                                             Плеяды.

[Она] как сад, полный тюльпанов, роз и лилий…

Очистила она мой поэтический дар, как клинок [очищает]

                                                                         полировка.

Воспламенила она мою душу, как масло [питает огонь]

                                                                            лампады.

Произведений Рашиди Самарканди сохранилось совсем немного, главным образом, в словарях и поэтических антологиях. Имеются сведения, что его перу принадлежали две поэмы: «Книга украшения» (Зинат-нама) и «Любовь и Верность» (Михр у Вафа, возможно, имена двух влюбленных).

С именем Рашиди связана легенда о неприязни, которую питал к нему поэт Сузани Самарканди (ум. ок. 1179), известный своим ехидным нравом и злым языком. В своих стихах он иногда называет Рашиди по имени, но чаще именует его прозвищем «осел из кабака» (хар-и хумхана), возможно, вызванного пристрастием Рашиди к посещению квартала Харабат, где находились питейные заведения. Специалисты предлагают и другое объяснение этой клички, в которой мог содержаться намек на то, что Рашиди был не мусульманином, а христианином.

О жизни самого Сузани Самарканди также практически ничего не известно. По всей видимости, он не был придворным поэтом, жил в Самарканде и посылал оттуда панегирики различным правителям. Диван Сузани сохранился, но рукописи его редки. Причина этого, возможно, кроется в том, что многие стихи Сузани отличаются обильным использованием низкой лексики и откровенным цинизмом. Построен Диван весьма необычно. Его открывают «покаянные» касыды, в которых поэт отрекается от всех своих грубых обличительных стихов и просит прощения за беспутную жизнь.

Среди его стихов имеются не только пасквили, но и обличения, близкие по духу социальной сатире. Такие стихи располагаются на границе двух традиционных жанров – осмеяния (хаджв) и аскетической лирики (зухдийат). Непременной составляющей аскетической лирики было не только осуждение суеты мирской, но и развенчание пороков человеческой натуры и общества. В Диване Сузани, к примеру, обнаружено строфическое стихотворение в форме мусаддас, в котором каждая строфа посвящена определенному человеку, совершавшему низкие и неблаговидные поступки. При совершенно конкретных «адресатах» такое произведение представляет собой род сатиры, поскольку рисует череду отрицательных социальных типов. Вот, например, строфа, посвященная некому судье (кази) из города Кушании:

Кази из Кушании нажил имение и много имущества,

В городе Кушании приобрел он имя и славу.

Пользуется он уважением среди знатных и почетом – среди

                                                                           простых.

Брал он взятки со всех и брал деньги под залог,

Состарился и стал умудренным, но в деяниях остался

                                                                    недостойным.

Оставит он, видно, свои дурные поступки, лишь когда сгорит

                                                                              в аду.

(Перевод Е.Э. Бертельса)

Действительно, поэтическая манера Сузани своеобразна. Да же в панегириках он пользуется нарочито сниженной лексикой, что создает необычный эффект, иногда родственный травестированию и пародированию. По этой причине далеко не всегда ясно, что перед нами – восхваление или скрытое поношение адресата. К примеру, описывая гнев властелина, направленный против недругов, поэт сравнивает его не со степным пожаром, как это было принято, а говорит следующее: «С телом врага твоего делает гнев твой то, что делает солнце с лысой головой». В арсенале его поэтических средств не менее экстравагантное сравнение восхваляемого с редькой, о чем автор говорит с явной гордостью, утверждая, что, кроме него, подобного сравнения в поэзии никто не употреблял. Столь же своеобразны и васфы в Диване Сузани, о чем свидетельствуют следующие строки:

Небосвод кажется медным тазом, покрытым окисью,

А месяц на нем – как будто один уголок еще не окислился.

(Перевод Е.Э. Бертельса)

Очевидно, что в творчестве Сузани намечается определенная тенденция к интенсивному развитию «смеховых» поэтических жанров, которые отличались от традиционных осмеяний. Наличие в его творчестве элементов пародирования высоких жанров, применение специфической лексики, в том числе, например, тюркских заимствований, ставит Сузани в один ряд с такими мастерами средневековой сатиры и пародии, как ‘Убайд Закани и Бусхак Ширази. Подтверждением этой тенденции к пародированию высоких жанров в эпическом творчестве может считаться поэма Гургани «Вис и Рамин».

• Гургани

С середины XI в. на территорию традиционного проживания иранцев происходит переселение больших масс кочевых тюркских племен из Средней и Центральной Азии. Со временем во главе этого крупного объединения встает группа племен, получившая затем название сельджуков по имени предводителя Сельджука ибн Тугака. Вытеснив Газнавидов с большей части подвластных