Дар психотерапии - Ирвин Д. Ялом

Я очень редко начинаю сеансы сам. Как и многие другие терапевты, я предпочитаю вместо этого подождать пациента. Я хочу знать его или ее «точку настойчивости» (по выражению Мелани Клейн). Однако в том случае, если я сам начинаю сеанс, то неизменно обращаюсь к последней встрече. И, если это была особенно важная, или эмоциональная, или усеченная встреча, я могу начать так: «На прошлой неделе мы обсуждали много важных вопросов. Интересно, с какими чувствами вы ушли домой».

Мое намерение, конечно же, состоит в том, чтобы связать текущий сеанс с предыдущим. Практика написания резюме для терапевтической группы и отправка его по почте членам групп перед каждой следующей встречей служит той же самой цели. Порой группы начинают работу с того, что спорят по поводу резюме. Они указывают, что видели все совершенно иначе или что теперь у них есть понимание, отличное от понимания терапевта. Я приветствую это разногласие потому, что оно уплотняет непрерывность сеансов.

Если от терапевтов требуется стать историками терапевтического процесса и уделять внимание непрерывности сеансов, то из этого следует, что они обязаны вести некую хронику событий. Направленная забота и опасность судебной тяжбы, двойная напасть, которая ныне угрожает структуре психотерапии, привели к одному позитивному моменту: они заставили терапевтов вести регулярные записи.

В древние времена, когда еще существовали секретари, я систематически диктовал, а затем расшифровывал детальные отчеты о каждом сеансе. (Большая часть материала для этой и других книг почерпнута из этих записей.) Сегодня сразу же по окончании сеанса мне требуется несколько минут, чтобы занести в компьютер основные проблемы, обсуждаемые на каждом сеансе, мои чувства вместе с незавершенными делами каждого часа. Я всегда организую свое расписание таким образом, чтобы выделить необходимое время на то, чтобы перечитать записи перед следующим сеансом. Если мне кажется, что нет ничего значительного, чтобы это записать, — это само по себе является важной информацией и, вероятно, означает, что терапия застаивается, и мы с пациентом не открываем ничего нового. Многим терапевтам, встречающимся с пациентами несколько раз в неделю, нет большой нужды вести детальные записи, потому что сеансы более отчетливо сохраняются в памяти.

Терапевтическое предприятие представляет собой упражнение в изучении самого себя, и я настоятельно призываю пациентов пользоваться возможностью расширить наше исследование. Если пациент, который всегда чувствовал себя неуютно на общественных встречах, рассказывает мне, что получил приглашение на грандиозную вечеринку, я всегда реагирую на это так: «Чудесно! Это превосходная возможность узнать себя! Только на этот раз контролируйте себя — и непременно запишите некоторые соображения после, чтобы мы смогли обсудить на следующем сеансе».

Посещения родителей выступают особенно богатыми источниками информации. Следуя моим советам, многие пациенты проводят длительные и глубокие беседы с сиблингами, чем когда-либо до этого. А любой вид воссоединения обычно представляет собой золотоносную жилу данных — как и любая возможность пересмотреть старые взаимоотношения. Я наставляю пациентов попытаться получить обратную связь от других — как они воспринимались или воспринимаются. Я знаком с одним пожилым человеком, который, встретив кого-то из своего пятого класса, узнал, что та помнит его как «прелестного мальчика с черными как смоль волосами и озорной улыбкой». Он разрыдался, услышав это. Сам он ощущал себя невзрачным и неуклюжим. Если бы кто-нибудь, кто угодно, только сказал ему тогда, что он прекрасен, то это, как ему казалось, изменило бы всю его жизнь.

Как вы поступаете, если ваш друг плачет в вашем присутствии? Обычно вы пытаетесь утешить его. «Ну, ну», должно быть, говорите вы ему в утешение. Или же можете обнять вашего друга, или сбегать за салфетками, или найти какой-то другой способ, чтобы помочь ему обрести контроль и перестать плакать. Терапевтическая ситуация, однако, требует нечто большего, чем утешение.

Из — за того, что рыдание обозначает вход в более глубокие закутки чувственного мира, задача терапевта заключается не в том, чтобы быть вежливым и помочь пациенту прекратить плакать. Как раз наоборот — вы можете захотеть воодушевить своих пациентов на погружение еще глубже. Вы можете просто заставить их поделиться своими мыслями: «Не пытайтесь покинуть это пространство. Оставайтесь там. Пожалуйста, продолжайте говорить со мной; попробуйте облечь ваши чувства в слова». Или вы можете задать вопрос, часто используемый мною: «Если бы ваши слезы могли говорить, что бы они сказали?»

Психотерапия может восприниматься как переменная очередность эмоционального самовыражения и аффективного психоанализа. Другими словами, вы стимулируете эмоциональное самовыражение, но всегда предлагаете свои размышления о выраженных эмоциях. Эта очередность гораздо более заметна при групповой терапии из-за того, что в обстановке группы пробуждаются сильные эмоции, но она заметна и при индивидуальной встрече, особенно когда пациент плачет. Поэтому, когда это происходит, я сначала погружаю пациента в содержание и значение рыдания, а затем обязательно анализирую сам процесс рыдания, особенно постольку, поскольку он относится к «здесь-и-сейчас». Потому я исследую не только чувства, относящиеся к самому действию вообще, но и к тому, как это — плакать в моем присутствии.

Я думаю, что многие терапевты, чья практика зависит от быстрого течения экономической необходимости, пропустят этот совет, но все же вот он.

Не обманывайте самого себя и пациента, не оставляя достаточно времени между сеансами. Я всегда веду детальные записи каждого сеанса и никогда не начинаю сеанс без обращения к ним. В моих записях часто отмечены незаконченные дела: темы и вопросы, которые нужно рассмотреть, или чувства между мной и пациентом, которые не были основательно проработаны. Если вы относитесь к каждому сеансу серьезно, то же самое будет делать и пациент.

Некоторые терапевты составляют свое расписание столь сжато, что у них нет вообще никакого перерыва между пациентами. Даже десяти минут, на мой взгляд, недостаточно, если вы тратите большую часть этого времени, отвечая на телефонные звонки. У меня никогда не бывает менее десяти минут, и я предпочитаю пятнадцать минут для того, чтобы сделать записи, перечитать написанное и поразмышлять между приемом пациентов. Пятнадцатиминутные интервалы вызывают затруднения: пациентам должно быть назначено странное время — например, без десяти минут час или десять минут второго — но все мои пациенты приняли это совершенно спокойно. Это также удлиняет ваш рабочий день и может уменьшить ваш доход. Но оно стоит того. Авраам Линкольн сказал, что если бы у него было восемь часов для того, чтобы срубить дерево, он бы потратил несколько из них на то, чтобы наточить свой топор. Не будьте дровосеком, который слишком торопится, чтобы наточить свой топор.