Рогатый папа - Екатерина Лира

– Все, что угодно… – в притворной задумчивости протянула я. – Может быть, ты хочешь массаж?

– Нет. Я хочу сделать массаж тебе, – облизнулся он.

Он начал с того, что легонько размял мои ступни, ноги, затем поднялся выше, поглаживая бедра. Это было нежной медленной пыткой, доводящей до безумного исступления. Не выдержав, я потянула его на себя.

– Все, что угодно… – прошептала, снова срывая такой желанный поцелуй.

Я чувствовала каждое мгновение единения. Когда двое становятся одним целым. По коже прокатывалась жаркая дрожь, хотелось остановить это мгновение, чтобы оно длилось и длилось. Чтобы мы бесконечно упивались друг другом, позабыв обо всем на свете.

Я уже практически смирилась с тем, что репетицию сегодня пропущу, но Герман сообщил, что подвезет меня до работы.

Надо ли говорить, что в этот раз я и не просила высадить меня у остановки?

Герман вышел вместе со мной на парковке у парадного входа, открыл мне двери машины, помогая вытащить балетный скарб.

– Ты со мной пойдешь? – удивилась я, когда он повел меня к дверям театра. А ведь говорил, что не останется.

В больших стрельчатых окнах первого этажа я заметила силуэт кого-то из коллег. И нарочно приобняла Германа. Раз народ желает зрелищ, он их получит!

– Часа два у меня еще есть, а потом тебя караулить будет Антон. Он, конечно, уже доказал свою профнепригодность, и, думаю, позже я его заменю кем-то более компетентным. Но сегодня пока так.

Новость о том, что с Антоном все в порядке, меня порадовала. Последний раз я видела парня, когда его увозила Скорая. Но, должно быть, Герман вылечил своим даром и его.

– Но после репетиции поедем на обследование – ты обещала мне сдать все анализы и провериться.

– Да, капитан, мой капитан! – шутливо отрапортовала я.

Как же давно у меня не было такого хорошего настроения? Хотелось смеяться, шутить, вся жизнь виделась в розовом цвете. Кажется, я еще никогда в жизни не была так счастлива. Даже дурное предсказание отца Германа не казалось мне сейчас чем-то страшным. Я словно обрела крылья, не ходила – летала.

Мы прошли внутрь, в огромный холл театра, откуда я упорхнула в гримерную, звонко чмокнув Нагицкого в щеку. Кто-то из проходивших мимо балетных скривился, но мне было все равно. Пусть все видят и знают, что я – счастлива.

Зашла в раздевалку, бросила вещи на скамейку.

– …Совсем стыд потеряла, мало ей того, что она вчера устроила прямо в душевой. Мне теперь даже противно туда заходить… как вспомню… –

услышала я негромкий голос Ксюши за спиной, обращенный к кому-то из кордебалета. – Она его там ублажала… кхм… ртом.

Вот стерва! Это поцелуи у нас стали ублажением ртом? Она так говорит, потому что не заметила, как я вошла, или хочет, чтобы до меня дошло каждое слово? Надеется на то, что я начну опровергать сказанное и, тем самым, еще больше унижусь?

Наверняка думает, что я, как и предыдущие пассии Нагицкого, долго не задержусь, а потому можно начинать топить меня прямо сейчас.

А может, она так ведет себя, потому что с ней Герман тоже уже спал? Эта мысль неприятно резанула, рождая что-то темное и нехорошее. Если до этого все нападки и сплетни вызывали лишь глухое раздражение, то сейчас нестерпимо захотелось оттаскать эту болтливую курицу за волосы.

Я медленно повернулась и направилась прямо к группе танцовщиц, которую возглавляла гиперактивная Ксюша. Девушки из кордебалета, стоявшие вокруг нее, заметно напряглись, а вот сама Ксюша довольно улыбалась, явно предвкушая веселье.

Я же постаралась принять самый любезный вид:

– О, девочки! Какой у вас интересный разговор! Не знаю, о какой стерве идёт речь, но наверняка она чертовски мстительная и запомнит каждую, кто строит козни у неё за спиной.

Сказав это, я еще раз улыбнулась каждой, а затем развернулась и под гробовую тишину пошла в сторону душевых и туалета. Стоя за дверью, я слышала разговоры и чей-то смех. Но стоило выйти через пару минут, как все разговоры моментально смолкли. Кажется, каждая из находившихся в зале девчонок косо смотрела на меня.

Наплевать на них! Если все будут против меня – я буду против всех!

Отравилась надевать пуанты. Скоро уже должен был прийти балетмейстер. Возможно, сегодня он разрешит еще раз показать ему отрывок из «Спартака».

Вот только стоило мне сунуть ногу в пуант, как я зашипела от того, что что-то острое воткнулось в кожу. Вытащила ногу – множество мелких осколков впились в пальцы. На белой ткани показались капельки крови.

Это уже переходило все допустимые границы. Вскинув голову, я осмотрела каждую из находившихся в раздевалке. Отряхнула ногу и, встав,

вышла на середину комнаты. Демонстративно перевернула пуант, высыпая битое стекло.

– Какой кошмар, девочки! Сегодня какая-то сволочь мне обувь испортила, – я округлила глаза и сделала драматическую паузу, а затем продолжила с явным намеком: – Страшно представить, кому из вас она подгадит завтра!

Вот так, стервы! Ходите теперь и оглядывайтесь. Я вас так проучу, на всю оставшуюся жизнь запомните!

Видимо, по моему взгляду до некоторых все же дошло, что палку они перегнули, потому что Галка в ответ на это легкомысленно хмыкнула, направляясь к выходу:

– Да ладно тебе. Это ж просто чья-то неудачная шутка, – высокомерно произнесла она.

– Ну вот в следующий раз мы с вами все вместе и посмеемся.

Следующие полчаса разговоров о себе я больше не слышала. Если кто и болтал и сплетничал, то делал это исключительно так, чтобы до меня не доходило.

Я же старалась быть со всеми любезной и отпускать многозначительные взгляды, чтобы эти клуши не расслаблялись. Пусть думают, что я задумала какую-нибудь гадость, и ждут подвоха, шарахаясь от собственной тени.

Под конец разминки объявилась Светка. Она кивнула мне и встала рядом.

– Что у тебя с телефоном? – тихонько спросила она.

Сначала раздражение на коллег перекинулось и на нее тоже, но потом я вспомнила, что она ничего не знает ни про пожар, ни про то, что я угодила в больницу. Да и лучше, наверное, ей и дальше этого не знать.

– Батарейка села, а зарядку я… сожгла. Случайно.

А что? Правда же.

– Ого! Как так умудрилась? – удивленно покачала головой подруга.

Я уже успела хорошенько размяться, когда в репетиционный зал вошел Владимир Витальевич, а следом за ним – Герман. Сердце невольно пропустило удар, к щекам прилила кровь.

Вроде бы расстались мы с ним совсем недавно, но сейчас смотрела на этого властного мужчину совершенно другими глазами. Он выглядел собранным, недоступным. Это уже был не тот ласковый и заботливый человек, что делал мне массаж ног и готовил отбивные.