Мёртвые возвращаются - Кристофер Ламой

я и думаю, что у старика наверняка поехала крыша.

– Да, – нетерпеливо кивает Улаф. – Только так мы сможем избавиться от этого проклятия.

– А почему же вы не сделали этого раньше? – говорит Ида.

– Что? – рявкает он.

– Вы меня услышали, – строго отвечает она, не глядя на Улафа. – Почему вы не сожгли этот дом раньше?

Улаф глубоко вдыхает и заставляет себя сохранять спокойствие.

– Она должна быть внутри. Алина должна быть в доме, когда мы его подожжём.

– А откуда вы знаете, что сейчас она в доме? – говорю я.

– Пока твоя мать там, Алина тоже будет там. Пошли. Поверь мне, – говорит он и направляется к двери, но потом останавливается. – И винтовку возьми. Боюсь, она может понадобиться.

Я смотрю на винтовку. Зачем нам это проклятое оружие? Тело одеревенело, руки трясутся.

– Надо идти прямо сейчас! – восклицает Улаф и выходит за дверь, Герхард медленно встаёт и на дрожащих ногах бредёт вслед за Улафом.

На моё плечо ложится рука. Ида смотрит мне в глаза, а потом переводит взгляд на дверь, за которой только что скрылись Улаф с Герхардом:

– Погоди, Хенрик.

– Чт-то?

– Мы пойдём с ними?

– А у нас есть выбор? У меня что, есть в-в-выбор? Слушай, Ида, – говорю я, – ты всё в-в-время мне помогала, и это очень много значит для меня. Но это моя семья, и я пойму, если ты не…

– Прекрати, я с тобой, – прерывает она и касается моей спины, будто выталкивая меня в дверь за остальными.

Сама же она остаётся в комнате. Когда через несколько секунд она выходит, на плече у неё висит рюкзак.

– Вперёд, Хенрик, – говорит она.

Глава 34

Мы движемся в густом тумане. Первым широкими шагами идёт сгорбленный Улаф. Старик прокладывает путь. Должны ли мы с Идой слепо довериться ему? Может, у него от старости крыша поехала?

Я видел так много. Я своими собственными глазами видел столько необъяснимого. Я должен ему доверять.

За Улафом плетётся Герхард. Убийца, который уже двадцать лет находится в розыске. Человек, которого все считают погибшим. Но он здесь, прямо передо мной, живой. В одно мгновение я вижу его – а в следующее его скрывает туман, и так всё время. Где он провёл все эти годы?

Потом идёт Ида. Рыжие волосы рассыпались по рюкзаку. Она несёт охотничью винтовку дулом вверх, как солдат на войне.

Неожиданно мы оказываемся внизу у главной дороги. Нам навстречу едет машина. Улаф оттесняет нас назад за кусты, и мы ждём, пока машина проедет. Я осознаю, что сижу рядом с Герхардом, который таращится в туман. Он похож на испуганного зверя. И я ничего не могу поделать с тем, что мне больно смотреть на него. Он кажется таким несчастным.

– Вперёд!

Резкий голос Улафа вырывает меня из размышлений, мы идём по дороге и останавливаемся у магазина. В руках у Улафа звякает связка ключей, но, вместо того чтобы открыть дверь в дом, он открывает дверь в магазин.

– Скорее, – говорит он, жестом торопя нас войти. – Он закрывает за нами дверь и идёт вдоль стеллажей в глубь помещения. Остановившись перед одним из холодильников, он кладёт обе ладони на стекло и начинает толкать его. – Помогите мне! – со стоном просит он.

Мы с Идой тоже начинаем толкать холодильник, и он отъезжает в сторону. Под ним обнаруживается крышка люка.

– Что это? – спрашивает Ида.

Улаф опускается на корточки, берётся за ручку, открывает люк и знаками велит нам спускаться. Я заглядываю в темноту. Лестница ведёт в подвал.

– Скорее вниз, у нас мало времени, – шепчет Улаф, как будто боится, что нас кто-то подслушает.

Я спускаюсь первым по холодной металлической лестнице. Вскоре мои ноги оказываются на полу, и я пытаюсь осмотреться, но в подвале слишком темно.

– Ты тоже, Эльфрида, поторапливайся, – говорит Улаф там, наверху.

Проходит несколько секунд, и я понимаю, что Ида раздумывает. Но потом я вижу её ноги, спину и наконец рыжие волосы. Она спускается вниз.

– Где это мы? – спрашивает она.

Улаф спускается к нам и включает свет. Мы стоим в небольшом коридоре. В белой кирпичной стене четыре двери.

– Не думал, что мне придётся привести вас сюда, – говорит Улаф. – Мы не хотели никому показывать ни коридор, ни комнаты. Но у вас есть право знать.

– Что эт-то, Улаф?

Он надолго замолкает, а потом предлагает:

– Посмотрите сами, а мне надо кое-что устроить. – Он бросается вперёд по коридору и, прежде чем я успеваю открыть рот, распахивает самую дальнюю дверь и скрывается за ней.

– Что это за место? – говорит Ида.

– Не знаю.

Я медленно подхожу к ближайшей двери и нажимаю на ручку. Внутри темно, и, пошарив рукой по стене, я зажигаю свет. Я не верю своим глазам. В углу стоит кровать. На стенах висят фотографии. Книжная полка. Письменный стол. Растение в горшке. Это спальня, это самая настоящая спальня в тайном коридоре под «Лавкой Леннарта»!

– Что за чёрт! – шепчет Ида.

В этот самый момент он проходит мимо нас и садится на кровать. Герхард незаметно спустился по лестнице в подвал. Он сидит, потупившись.

– Ты был здесь, Герхард? – осторожно начинаю я. – Здесь ты провёл все эти годы?

– Улаф… – начинает он, но, чтобы продолжить, ему приходится откашляться. – Улаф убедил меня. После всего случившегося. Мне не для чего было жить. Но Улаф привёл меня сюда, и мы построили дом в подвале. Он ведь знал, что если меня поймают, то посадят за решётку, и убедил меня, что мы вдвоём обязаны следить за домом.

– Но потом ты сбежал из подвала?

– Да. Улаф рассказал мне, что разговаривал с тобой и что семья с двумя детьми въехала в дом тридцать семь.

На кровати передо мной сидит тщедушный, грязный человек, он прожил здесь все эти годы. Мне снова становится больно смотреть на него.

– Вы нашли сундук? – спрашивает Герхард.

Пронзительный голос. Налитые кровью глаза. Внезапно мне захотелось сесть рядом с ним, обнять его и сказать, что всё будет хорошо. Я выглядываю в коридор и слышу, что Улаф всё ещё копошится.

– Да, нашли, – отвечаю я.

– Хильда тоже его нашла. Моя жена. – Он замолкает на несколько секунд. – Хильда, – он произносит это имя так, словно много лет не произносил его, и улыбается. Вдруг он повышает голос: – Она боготворила этот сундук! Это он свёл её с ума. Чем больше украшений и платьев она надевала, тем больше отдалялась от нас и лишалась рассудка.

– А дети? – спрашивает Ида.

– Моим девочкам тоже пришлось нелегко – хуже всего