Мёртвые возвращаются - Кристофер Ламой

должны нам помочь!

– И какое отношение ко всему этому имеет Герхард? – спрашивает Ида, чуть не выплёвывая слова.

– Я был там, – шепчет Улаф.

– И чт-то? – не понимаю я.

Внезапно Улаф смотрит на меня округлившимися глазами:

– Я был там, когда Герхард сделал это с детьми. Я был первым, кто прибыл на место преступления в тот дом.

– И?..

– Уезжайте оттуда, – говорит Улаф. – То, что ползает, дышит и живёт в его стенах, никогда не умрёт.

Глава 31

Мы выходим из дома Улафа и видим, что пояс тумана стал ещё гуще, если такое возможно. Толща облаков всего за час наползла на сушу, и с парковки у магазина я даже не вижу дома на холме.

То, что ползает, дышит и живёт в его стенах, никогда не умрёт.

– С тобой всё в порядке, Хенрик? – Ида кладёт руку мне на спину. – Ты побелел.

– Я чувствую себя совершенно беспомощным, – мой голос глух, его словно поглощают наползающие со всех сторон белые стены. – Что нам делать?

Она стоит в задумчивости.

– Посидеть на берегу.

– Что?

– Да, – говорит она и внезапно воодушевляется. – Я обещаю, это поможет. Каждый раз, когда я не знаю, что делать, я иду туда.

– А как же Гард? – говорю я. – Как же дом?

– Сейчас не стоит совершать поспешных поступков.

Я смотрю на часы в мобильном. До возвращения папы и Гарда остаётся ещё несколько часов, у меня есть немного времени. Мама справится одна, так ведь? Я механически киваю Иде, и вот мы уже идём по высокой траве. Фьорд перед нами совсем белый: кажется, что весь Ботсвик накрыт дымом из фабричной трубы. Никогда не видел ничего подобного. Туман такой плотный, что хочется его потрогать.

Мы усаживаемся на наши обычные места, и у меня вдруг появляется ощущение, что мы сидим здесь в последний раз. По спине пробегает холодок, а туман почти незаметно подбирается всё ближе. Что-то вот-вот пойдёт совсем не так.

Я поворачиваюсь к Иде. Зелёные глаза сверкают. Губы на белоснежной коже кажутся ярко-красными. В следующий миг наши глаза встречаются.

– Я должен что-то сделать, – говорю я дрожащим голосом. – Прежде чем станет слишком поздно.

Она серьёзно смотрит на меня:

– И что же?

– Понятия не имею. Я не имею никакого понятия – но подумай о тех, кто умер из-за этого дома, – говорю я. – Подумай о семье Герхарда. О детях, которых он убил. О его жене.

Ида качает головой:

– Я по-прежнему ничего не понимаю.

– А ещё, Ида, – продолжаю я, – подумай о том, что случится с моей семьёй, если всё, что рассказал Улаф, правда. Подумай, что случится с семьёй, которая въедет в дом после нас. Это никогда не кончится.

Ида медленно кивает, у меня пересыхает в горле.

– Почему ты помогаешь мне? – спрашиваю я. – Ты так и не ответила на этот вопрос.

Она снова чертит на песке палкой.

– Моя жизнь не такая уж счастливая, – говорит она. – Но ты, наверное, уже это понял? Днём я сижу здесь и таращусь на море, на это чёртово море. А пьяными вечерами я лежу в кровати, смотрю клипы – и знаешь, о чём мечтаю? Я представляю себе, что я такая же, как та рыжеволосая вокалистка эмо-группы с другого конца света. И чёрт побери, как же глупо я себя чувствую в эти моменты! Даже не знаю, зачем я сейчас всё это говорю.

– Она перекрасила волосы много лет назад.

Ида недоверчиво смотрит на меня.

– Вокалистка из группы Paramore, – говорю я. – Я погуглил её, когда пришёл от тебя. Она стала блондинкой.

Ида смеётся и толкает меня в плечо.

– Не важно! После того как ты приехал сюда… – говорит она, облизывает губы и обдумывает следующие слова. – У меня есть о чём подумать. Я стала понемногу забывать, как жила раньше, понимаешь? И со временем ты стал мне нравиться.

– С-с-спасибо, – говорю я, и она посылает мне тот самый взгляд, словно вот-вот расхохочется. – Спасибо за всё, что ты для меня делаешь.

«Я был невидимкой, Ида, – думаю я. – Я был невидимкой до тех пор, пока не встретил тебя».

– Мне нужно домой, – говорю я. – Не могу оставить там Гарда одного. Я должен. Я должен попытаться объяснить родителям, что здесь всё не то, чем кажется.

– Я пойду с тобой.

Мы снова пробираемся через заросли травы, поднимаем велики и идём вперёд. Дойдя до магазина, мы останавливаемся. Сквозь туман доносится звук. Стены магазина трясутся, а потом мы слышим грохот, что-то падает на пол, звон стекла, потом кто-то глухо вскрикивает.

– Улаф, – шепчет Ида.

Глава 32

Я распахиваю дверь, взбегаю вверх по лестнице и врываюсь в гостиную. Увиденное вызывает шок. Шкаф упал. Стол перевёрнут. Все стены голые. Все фотографии, висевшие на них, валяются на полу изображениями вниз. Улаф сидит, скрючившись в зелёном кресле, и таращится на пол. Кажется, с момента нашей последней встречи он стал ниже сантиметров на десять.

– Улаф? – зову я.

Он по-прежнему смотрит на пол. Я делаю несколько шагов вперёд, но останавливаюсь – у меня под ногами что-то хрустит. Я наступил на разбитое стекло.

– Улаф, – говорю я, – что здесь произошло?

Я сажусь рядом с ним. Вставленная в рамку фотография его отца Леннарта лежит у старика на коленях.

– Я отошёл на кухню, – говорит Улаф, – и вот это случилось – будто в комнате было землетрясение.

Ида идёт по гостиной, и под ногами у неё тоже хрустит стекло. Она останавливается посреди комнаты. Улаф закрывает глаза, по его щеке стекает слеза.

– Но что случилось?

– Хенрик, ты что, не понимаешь? Это мой отец. Леннарт. Он пытается выйти со мной на связь. Пытается предостеречь. Он… – Улаф качает головой: – Вам не стоило въезжать в тот дом. Появившись там, вы пробудили какие-то силы. Мёртвые вернулись. Я должен был всё рассказать твоему отцу. Я должен был отговорить вас. Какой же я глупец!

– Ещё не поздно, – говорю я. – Вы всё ещё можете предостеречь его.

– И вы должны рассказать нам, что случилось с Герхардом, – говорит Ида. – Как всё это связано.

Улаф смотрит на неё печальным взглядом:

– В тот день истребили целую семью. Двум подросткам не стоит ворошить такое.

– Вообще-то сейчас по-взрослому ведём себя именно мы, – возражает Ида.

Улаф на некоторое время замолкает. Он вглядывается в лицо отца на фотографии, а потом опускает на него ладонь.

– Расскажите нам, что, по вашему мнению, случилось с Герхардом, – просит Ида.

– По моему мнению? – переспрашивает Улаф. Он всё время старается