World of Warcraft: Вол’джин. Тени Орды - Майкл Стэкпол

– Вы узнали число пандаренов?

– На юге и к востоку, где они высадились. Еще мы обнаружили следы человека и тролля, а также следы их животных…

– Весь отряд, Нир’зан!

– Двадцать один воин, насколько мы можем судить.

Кхал’ак поднялась и прошла к центру лощины, где лежало особенно большое тело. Это был лейтенант Траг’кал. По крайней мере, ей так казалось. Его лицо стало кровавым месивом, но рост перепутать было невозможно. Она лично отобрала его, чтобы возглавить разведчиков.

«И он меня подвел».

Кхал’ак пнула труп, затем обернулась к капитану Нир’зану.

– Я хочу, чтобы все было задокументировано. Я хочу знать их позиции, их ранения – всё. Я хочу все, что вы знаете, а не догадки и приблизительные подсчеты. И я хочу знать, кто эти пандарены. Нам говорили, что у них нет армии. Нет ополчения. Нет обороны. Наши источники оказались прискорбно неосведомленными.

– Да, моя госпожа.

– И я хочу знать, куда ушли селяне.

Воин-зандалар кивнул.

– Мы отправили вперед заградительный отряд. Мы определили, что лучники, человек и тролль, направляются на восток, в сторону от дороги, но все указывает на то, что беженцы отступили на юг. Мы нашли признаки того, что их звери вернулись, чтобы перенести стариков и раненых.

– Да, об этом я тоже хочу знать, – Кхал’ак наклонилась и выдернула окровавленную стрелу из шеи мертвого тролля. Тонкое древко кончалось простым острием. – Это не годится даже для нормальной охоты. Мы привели армию – а они встретили нас этими игрушками?

– Они еще забрали все наши припасы, какие только смогли, госпожа.

– И организовали отступление стройным порядком, – Кхал’ак показала стрелой на тела разведчиков. – Когда задокументируете все, я хочу, чтобы их раздели и освежевали. Набейте их шкуры соломой и выставьте по сторонам дороги. Тела выбросить в море.

– Да, госпожа. Но вы понимаете, что здесь нет пандаренов, чтобы устрашиться этим зрелищем?

– Я устрашаю не пандаренов. Это для остальных из нас, – командир бросила стрелу. Та отскочила от доспеха и упала в траву. – Любой зандалар, который верит, что империя принадлежит ему по праву рождения, должен помнить, что роды редко бывают простыми, и чаще всего не обходятся без крови. Такого больше не повторится, Нир’зан. Проследи за этим.

Вол’джин резко проснулся. Не из-за сна, где его преследовали зандалары. Это ему понравилось. Когда за тобой охотятся, значит, ты чего-то стоишь. За ним охотились из гнева и страха, и способность вселять такие чувства… это воодушевляло. Быть способным вселять ужас во врага – это всегда было частичкой личности тролля, и эту частичку он хотел спасти.

Все тело ныло, особенно бедра. Он до сих пор чувствовал шов на боку, а горло оставалось охрипшим. Все раны зажили, но полное исцеление займет больше времени. Вол’джин ненавидел не уходящую боль – не из-за самого ощущения, а из-за того, что она напоминала, как близок был враг к тому, чтобы убить его.

Он и человек отступили, как планировали. Они нашли тайники со стрелами и луками именно там, где просили монахов их оставлять. Нашли и еду, которую торопливо проглотили, и стре́лки из камней, указывающие на следующий схрон. Камни они разбросали перед уходом. Без этих меток они бы потерялись и, несомненно, были убиты.

Зандалары следовали за ними, но и человек, и тролль знали свое дело. Сперва они убили лучников, что дало преимущество в дальнем бою. Лучники зандаларов были неплохи – это подтверждала окровавленная тряпка, обязанная вокруг левого бедра темного охотника. Просто Вол’джин и Тиратан оказались лучше. Тролль ворчливо признал, что Тиратан – намного лучше. Он убил одного надоедливого зандаларского лучника, послав стрелу в узкую расщелину между камнями, и отправил вторую в воздух – нацеленную туда, куда тролль отступил бы – еще раньше, чем попала первая. Вол’джин говорил себе, что уже видел подобную демонстрацию мастерства, но не тогда, когда мишени стреляли в ответ.

Тролль проснулся и рывком сел из-за того, что теперь окружало его. Храм Белого Тигра, хотя нисколько не роскошный и не пышный, по любым меркам, был теплым и наполненным светом. Вол’джину выделили келью не больше той, в какой он жил в монастыре Шадо-пан, но яркая краска на стенах и проблески зелени за окном увеличивали пространство.

Он поднялся, умылся и, вернувшись в келью, обнаружил ожидавший его балахон. Вол’джин натянул его, затем пошел на неуловимые трели флейты во двор, в стороне от основной территории храма. Там стояли Чэнь и Тиратан вместе с остальными синими и красными монахами. Появился Тажань Чжу – несомненно, прилетел на облачном змее – все были в белом. Некоторые из монахов, как и Вол’джин, получили раны в бою. Они опирались на костыли или держали руки на перевязи.

На столе сбоку стояли пять маленьких белых фигурок – не больше ладони в высоту, вырезанные из мягкого камня. Рядом с ними расположился маленький гонг, синяя бутылка и пять синих чашечек. Тажань Чжу поклонился статуэткам, затем собравшейся толпе. Они ответили на поклон. Затем старший монах посмотрел на Чэня, Тиратана и Вол’джина.

– Когда пандарена окончательно принимает в лоно свое Шадо-пан, монах отправляется с одним из наших старших ремесленников в сердце Кунь-Лай. Они идут глубоко под землю, находят кости горы и забирают небольшой кусок. Затем мастер вырезает из него подобие послушника, оставляя тоненькую перемычку между фигурой и костью. А когда колесо судьбы проворачивается и монах умирает, статуэтку отламывают. Их собирают и хранят в монастыре, чтобы все помнили, кто приходил туда перед ними.

Ялия Мудрый Шепот отошла от ряда монахов и ударила в гонг. Настоятель Тажань Чжу назвал имя первого монаха. Все поклонились, пока не угасло эхо его голоса. Они снова выпрямились, прозвучал гонг, и Тажань Чжу назвал следующее имя.

Вол’джина удивило, что он узнавал имена и с легкостью вызывал лица умерших перед мысленным взором. Но не монахов, отправившихся на бой, а тех, кем они были раньше, во время его восстановления. Один кормил его крепким бульоном. Второй менял повязки. Третий шептал советы во время игры в дзихуи. Он помнил каждого из них при жизни, и это одновременно обострило боль от их утраты и помогло ране зажить чуть быстрее.

Он осознал, что Гаррош, поменяйся они каким-то образом местами, не узнал бы этих пятерых монахов. Он бы их понял. Он бы их оценил и снял бы мерку их боевого мастерства. Их способности воздействовать силой и волей на других. Но они не значили бы для него чего-то особенного – хоть пять, хоть пять тысяч. Его голод по войне не позволял знать солдат – только армии.

«Не таким я желаю стать».

Вот почему, когда Вол’джин бывал дома, на островах Эха, то беседовал с троллями, отличившимися на тренировках. Он не старался запомнить их лица или их имена. Он ценил воинов и хотел, чтобы они об этом знали. Не для того чтобы гордились, что на них обратили внимание, но чтобы самому не думать о них, как о цифрах, которые забрасывают в пасть войны.