Конец конца Земли - Джонатан Франзен

Сегодня Фараллоновы острова – портальчик в прошлое, когда морские птицы в изобилии водились всюду. В июне, когда я впервые посетил главный остров, в заповеднике гнездилось более полумиллиона птиц. На крутых склонах и практически голой земле, в окружении густо-синих вод, кишевших котиками и морскими львами, сидели тупики, кайры, бакланы, толстенькие крошечные алеутские пыжики, тупики-носороги с причудливыми рожками и, на мой взгляд, чересчур много западных чаек. У них как раз вылуплялись птенцы, и невозможно было шагу ступить, чтобы не вызвать гнев родителей, которые верещали так, что звенело в ушах, и вспархивали в воздух, дабы покарать незваных гостей вонючими экскрементами.

Но пытку чайками определенно стоило выдержать, чтобы добраться до островной колонии тонкоклювых кайр. Как-то утром Пит Варжибок, биолог из «Пойнт-Блу», природоохранной организации, которая помогает Службе США по рыбным и животным ресурсам наблюдать за животным миром Фараллонов, привел меня в фанерную засидку, смотревшую на целый мегаполис кайр. Двадцать тысяч черно-белых птиц, точно слой крупномолотого перца, покрывали отлогую каменную косу, уходившую к скалам, о которые бился прибой. Кайры стояли бок о бок, остроклювые, похожие на пингвинов, сидели на яйцах или охраняли крохотных птенцов на клочке размером в несколько квадратных дюймов. В колонии царил дух какого-то спокойного старания. Время от времени слышалось негромкое кудахтанье, проплывали грозные чайки, надеясь чем-нибудь поживиться на завтрак, порой какая-нибудь кайра, неловко приземлившись или намереваясь взлететь, затевала драку с соседкой. Но свары заканчивались так же внезапно, как начинались, и птицы, как ни в чем не бывало, снова принимались чистить перышки.

– Кайры есть кайры, – заметил Варжибок. – Не самые умные птицы.

Чего у кайр не отнять, так это преданности. Не то чтобы разрыв был у них делом вовсе неслыханным, но все же пары они образуют прочные, живут вместе лет по тридцать пять, каждый год возвращаясь на то же крохотное местечко и выращивая одного птенца. Родители поровну делят обязанности: один остается в колонии, другой парит над океаном и ныряет в воду за анчоусами, окуньками и прочей рыбешкой. Когда птица возвращается после долгой охоты, родитель, остававшийся в гнезде – голодный до чертиков и заляпанный гуано, – не сразу покидает яйцо. В литературе о кайрах описан занимательный случай матери, чье свежеснесенное яйцо скатилось на камни. Его проглотила оказавшаяся рядом чайка, постояла минуту с огромным комком в горле, срыгнула, яйцо покатилось дальше, ткнулось в стоявшую внизу кайру, та проворно на него взобралась и принялась высиживать. «Если у них нет яйца, – рассказал Варжибок, – они будут высиживать камень или кусок какого-нибудь растения. Класть рыбу на невылупившееся яйцо, стараясь его накормить. И не успокоятся. Две птицы просидят на мертвом яйце и семьдесят пять, и восемьдесят дней, сменяя друг друга».

Кайры отводят птенцов к воде, когда тем от силы недели три и они еще не умеют ни летать, ни нырять. Отцы их сопровождают и остаются рядом с ними месяцами, кормят, учат рыбачить, пока матери, потратившие немало калорий во время кладки, восстанавливают силы. Родительская привязанность и равное разделение обязанностей приносят плоды. Уровень репродуктивного успеха у кайр на Фараллонах крайне высок, как правило, выше семидесяти процентов: это одни из самых распространенных морских птиц Северной Америки. Та огромная колония, в которой побывали мы с Варжибоком, составляла менее пяти процентов всех островных кайр.

Численность популяции кайр на сегодняшний день – пример условно-хорошего конца долгой печальной истории. Двести лет назад, когда русские охотники начали истреблять калифорнийских морских котиков, на Фараллонах обитало три миллиона кайр. В 1849 году, когда в результате Золотой лихорадки Сан-Франциско начал бурно расти, острова превратились в заманчивую мишень для города, в котором не разводили домашних птиц. К 1851 году «Яичная компания Фараллоновых островов» собирала полмиллиона кайровых яиц в год и продавала в пекарни и рестораны. Охотники за птичьими яйцами приплывали на остров весной, давили уже отложенные яйца и подчистую собирали свежие. За следующие полвека на Фараллонах собрали как минимум четырнадцать миллионов кайровых яиц. Птицы, верные своим гнездовьям, год за годом возвращались на прежние места, где у них снова и снова воровали объекты их нежной заботы.

К 1910 году на главном острове оставалось менее двадцати тысяч кайр. И даже после того, как охота за яйцами прекратилась, птицы становились жертвами кошек и собак, которых привозили с собой смотрители маяка; масса кайр гибла из-за нефти, проливавшейся из топливных танков кораблей, заходивших в залив Сан-Франциско. И лишь начиная с 1969 года, когда главный остров объявили государственным заповедником, популяция кайр начала понемногу восстанавливаться. Но в начале 1980-х ее численность снова резко сократилась.

Проблема заключалась в стихийной рыбалке так называемыми жаберными сетями. В гигантские сети, которые вытаскивают на поверхность океана, попадает не только рыба, но и морские свиньи, выдры, черепахи и ныряющие птицы. На сегодняшний день по всему миру в жаберных сетях ежегодно гибнет минимум 400 тысяч морских птиц – кайр, тупиков, нырков в североамериканских водах, пингвинов и нырковых буревестников у побережья Южной Америки. Каждый год во всем мире гибнет больше кайр, чем в 1989 году в результате аварии на танкере «Эксон Вальдес», самом масштабном разливе нефти в истории – а тогда погибло 146 тысяч кайр.

Начиная с середины 1980-х годов во многих американских штатах, в том числе и в Калифорнии, обратили внимание на экологическое бедствие и серьезно ограничили (а то и вовсе запретили) ловлю жаберными сетями. В результате численность морских птиц на Фараллонах резко увеличилась. За последние пятнадцать лет популяция кайр, которым больше не страшны жаберные сети и которые вольны делать все, что хотят, выросла в четыре раза. Единственное, что отныне угрожает их благополучию на Фараллонах, – уничтожение источника пищи из-за перелова рыбы или изменения климата.

Пит Варжибок, приютившись в засидке, записывал виды рыб, которые кайры в плане его исследования приносили в гнезда. Для калифорнийского рыбака, которому предлагается делить океанские богатства с морскими птицами – каждое лето кайры на Фараллонах съедают свыше 50 тысяч тонн рыбы, – необходимость защиты кайр не просто вопрос этики или эстетики. Птицы, которых изучает Варжибок, служат летучим прибором для отслеживания рыбы, своего рода живыми научными дронами. Они обыскивают тысячи квадратных миль океана и прекрасно умеют находить пищу. С помощью одного лишь бинокля и блокнота Варжибок собирает больше сведений о численности анчоусов и морских окуней за гораздо меньшие деньги, чем калифорнийские рыбопромышленники с лодки.

Кайрам Фараллоновых островов еще повезло. Им не страшно большинство основных опасностей, угрожающих морским птицам, вдобавок можно доказать, что они полезны для экономики. Вообще же за последние шестьдесят лет общая численность популяции морских птиц во всем мире сократилась на семьдесят процентов. И на деле все еще хуже, чем на бумаге, поскольку огромному количеству морских птиц грозит вымирание. Среди трехсот пятидесяти (или около того) существующих видов морских птиц процент вымирающих или находящихся под угрозой исчезновения выше, чем у других. У попугаев как группы тоже есть проблемы, но зато их любят во всем мире. Промысловые птицы важны для охотников; орлы и прочие хищники заметны и символичны. Морские же птицы выводят птенцов на далеких труднодоступных островах и бо́льшую часть жизни проводят в недосягаемых для нас водах. И если они исчезнут все до единой, сколько человек это заметит?