Конец конца Земли - Джонатан Франзен

Рассматривая сорок портретов обычных жителей Филадельфии, я заново пережил это чувство личной несостоятельности. Среди «Завсегдатаев» Столфы нет неприглядных лиц. По сути, там нет лиц, которые не были бы поразительно красивы. Фотографии Столфы обладают качеством, свойственным и городу, в котором они сделаны: они лишают смысла само понятие неприглядности. Или, точнее, напоминают нам, из каких, по сути, второстепенных, прикладных вещей складываются наши представления о красоте. Филадельфия безобразна лишь в том смысле, что не трудится соответствовать желаниям наблюдателя и не стремится заслужить его одобрение. Вот почему прекрасный отель сети «Фор сизонс», выстроенный на некогда диком берегу, кажется мне уродливым, равно как и хаотично разросшиеся пригородные поселки с «домами мечты», и красивые лица из телевизора, проповедующие одиозные политические взгляды. В природе же, напротив, ни одно животное или растение не безобразно само по себе – разве только мы посмотрим на него с неприязнью. Магия хороших фотопортретов, таких, как у Столфы, заключается в том, чтобы создать рамку для человеческого существа, лишить его привычных связей, дабы избежать наших обыденных эстетических суждений, и вернуть объекты в природный мир, в котором все интересно, все вызывает удивление и симпатию, все достойно пристального повторного рассмотрения. Словом, Столфа – классический автор фоторассказов.

Вдобавок она очень рок-н-ролльная. Рок в лучшем смысле этого слова черпает подлинность в погружении в обычное. На первый взгляд тот факт, что рок – более чем какая-либо другая форма искусства – заботится о подлинности и опасается, что не сумеет ее достичь, может показаться парадоксом, учитывая, что именно эта форма искусства доступнее всего обычным людям. (Чтобы сочинять рок, достаточно уметь петь и/или брать простейшие аккорды; для второго требуется и вовсе малость – две функционирующие руки, двузначный IQ да несколько месяцев репетиций.) Проблема в том, что, стоит группе хоть сколько-нибудь прославиться, как появляется ощущение, будто опыт и успех – предательство того самого, из чего, собственно, и складывается величие рок-музыки: ее демократичной доступности. Бо́льшая часть музыкальной культуры мейнстрима не жалеет усилий для сочинения искусной коммерческой лжи, дабы скрыть эту проблему. (Мой любимый пример подобного словотворчества звучит так, словно его сочинил рекламный агент Дженнифер Лопес; в этих строчках читается недвусмысленное стремление создать желаемый образ: «Не ведись на то, что мне платят бабло // Я все та же, все та же простая Джей-Ло».) Куда больше мне импонирует отношение к славе в инди-роке: здесь участники группы сознательно остаются обычными людьми, которые играют обычную музыку. The Delta 72, группа, в которой Столфа играла, а днем подрабатывала в баре, где и сделала эти снимки, выпустила первый свой сингл на лейблах Dischord Records и Kill Rock Stars (второй, кстати, охотно в шутку переставляет слова в названии – Stars Kill Rock, Rock Stars Kill). И решение The Delta 72 перебраться из Вашингтона, города, снискавшего какую-никакую скандальную славу в качестве места рождения хардкор-панка, в умеренную, ничем не примечательную, а потому и безупречно подлинную Филадельфию было совершенно в духе инди-рока. Инди-эстетикой, или антиэстетикой, пронизаны и «Завсегдатаи»: неестественное освещение, простецкая выпивка, недорогая одежда, скучная работа, неухоженная внешность, наличные в мелких купюрах, близость к депрессии, алкоголизму и прочим формам тихого отчаяния, пристрастие к дешевым барам и всяким прокуренным забегаловкам, ну и, конечно же, не отрицание очарования рока, а скорее резко демократическое расширение сферы, в которой это очарование может проявиться. Каждый из героев «Завсегдатаев» убедительно ухитряется выглядеть рок-звездой – на свой манер: прекрасное освещение, практически студийный черный фон и небольшие очаги идиосинкразии на барной стойке на переднем плане.

Барная стойка с реквизитом, которую Столфа включила в кадр и которая сообщает снимкам преемственность и индивидуальность – хитрый ход (или же удачная находка). Вот небольшая статистика изображенного на сорока фотографиях серии:

Мне здесь больше всего бросается в глаза количество снимков с сигаретами и напоминает о третьей личной неудаче: неспособностью стать человеком (в духе инди-культуры? подлинности?), которому комфортно в барах. Не в последнюю очередь именно из-за курения, хотя я сам двадцать лет курил, но даже в заведениях для некурящих меня преследуют мучительная неловкость, приступы экономности, смущение, стыд, боязнь нарушить этикет – кроме тех случаев, когда я не один, а со знакомыми. В результате я не могу смотреть на «Завсегдатаев» без зависти и мучительного желания – или мечты тоже стать одним из завсегдатаев. В этом смысле книга Столфы мне очень близка. Название ее подразумевает отношение, которое каждый из объектов изображения имеет к фотографу. Двадцать пять героев, которые смотрят прямо в объектив, смотрят не просто на какого-то там одержимого фотографа-любителя, а на постоянную свою барменшу, Сару Столфу. И если им одиноко, то чувствую это я.

Представьте себе худенькую, мышиного цвета птицу величиной со скворца, которая бо́льшую часть жизни проводит в открытом океане. В холодной воде, в любую погоду пепельная качурка – теплокровное животное весом менее полутора унций – вылавливает в волнах рыбешек и беспозвоночных. Лапки порхающей качурки касаются поверхности океана, и кажется, будто птица идет по воде, точно апостол Петр.

Родственный вид, качурка Вильсона, размером еще меньше пепельной, широко распространена во всем мире, а вот пепельные качурки – вид редкий и водится только в калифорнийских водах. Им свойственен характерный сильный мускусный запах; их учуешь и в тумане. Привольнее всего им на воде, но, как и все птицы, они откладывают яйца и выводят птенцов на суше. Для этого выбирают тихие острова. Чтобы не привлекать внимания хищников, гнездятся под землей, в ямах и расщелинах скал, и выходят только ночью.

В Национальном заповеднике дикой природы на Фараллоновых островах, в тридцати милях к западу от Золотых ворот Сан-Франциско, группа местных художников выстроила импровизированное подобие иглу из обломков бетона, оставшихся от старых зданий на главном острове. Сквозь маленькую дверцу можно пробраться в плексигласовое подполье. И если залезть туда летней ночью и зажечь красный свет (он меньше пугает птиц, чем белый), увидишь, как пепельная качурка преспокойно сидит на яйце на дне трещины и кажется еще меньше и слабее, чем на воде. Возможно, вы услышите ночную песнь одной из невидимых ее соседок, негромкое мелодичное урчанье, доносящееся из камней, точно голос из другого мира – мира морских птиц, который занимает две трети нашей планеты, но обычно для нас невидим. И до недавнего времени невидимость служила преимуществом, защитным покровом. Сейчас же, когда они исчезают из океанов, им нужно, чтобы люди их защитили, но трудно защищать животных, которых не видишь.