Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши - Станислав Горский

Теперь мы могли продолжить свою неоконченную работу и собрать разбросанное на просушку имущество. Что поделаешь, кому приятно находиться в грязной машине. Хоть говорят, что танкисты – народ чумазый, но я скажу, что это совсем не так. У танкистов и самоходчиков боевая машина – дом, в котором они находятся почти постоянно. И воюют, и спят, а бывает, что в пасмурную погоду устраиваются обедать и ужинать. Так что свой дом они всегда содержат в чистоте и все разложено по своим местам аккуратно.

Хорошо, что на этой высоте мы задержались и ждали, пока наш командир вернется с рекогносцировки, куда его вызвали для получения новой задачи. Мы же зря время не теряли и занимались приборкой. На какое-то время установилась относительная тишина. За все время не прилетело ни одного вражеского снаряда. Это нам позволило окончательно привести себя в порядок.

Немцы, видимо, отошли на новый рубеж и не успели закрепиться, и им было не до артиллерийской стрельбы. Наши передовые подразделения, особенно разведчики, продвигались вперед и постоянно вели разведку, чтобы неожиданно не натолкнуться на заставы противника.

Весна делает свое дело. Пригреваемые солнечными лучами и обдуваемые весенним ветерком, мы быстро просохли, и уже другие мысли нас занимали, а только что пережитые нами события отошли на второй план, как уже прожитое. Теперь все мысли были заняты предстоящим боем, а в том, что он будет, никто не сомневался. Всегда перед какими-либо событиями наступала вдруг необъяснимая тишина. Потом вдруг как прорвется, как неожиданный ураган, свалятся на голову события, которых и предположить-то не могли. И словно в подтверждение этого, в стороне от нас, примерно с километр, начали рваться снаряды. Огонь вела наша артиллерия.

Из леса выходила к своим довольно сильная группировка гитлеровцев и тоже напоролась на наши наступающие по дороге подразделения. Сколько же их еще шастает по нашим тылам? По дороге со стороны моста к нам на большой скорости мчался бронетранспортер. По пояс высунулся капитан Искричев.

«Вот, пожалуйста, и начальник штаба пожаловал, сейчас получим новую задачу», – сказал Николай Лукьянов.

Серафим Яковлевич, вернувшись только что с рекогносцировки от мотострелков, забрался в машину и налаживал радиостанцию на прием. Бронетранспортер остановился почти в центре фольварка, от каждой самоходки почти на равном расстоянии. Искричев выскочил из машины и помахал над головой шлемофоном. Сигнал его все поняли правильно. Командиры самоходок направились к бронетранспортеру.

Я сидел на люльке пушки, и мне было хорошо видно то место. Вдруг над головой просвистели два снаряда и один за другим плюхнулись в недолете до каменного забора, где остановился бронетранспортер. Разрывы после относительного молчания ухнули как гром в ясном небе. Все, кто успел подойти к этому времени к машине, упали на землю, а наш командир был еще на полпути к месту и залег в канаве. Через минуту последовала следующая пара снарядов, которые уже летели с явной поправкой на цель. Но механик сообразил, в чем дело, и сделал рывок вдоль забора, как раз к тому месту, где только что были разрывы. И правильно сделал, потому что разрывы легли почти точно. Офицеры вскочили в бронетранспортер, и водитель спрятал его за сараем.

Там и продолжили разговор. Но эти гитлеровские орудия не остались без внимания, и наказание последовало со стороны наших артиллеристов. После нескольких выстрелов снаряды больше у нас в расположении не падали. Командиры наших самоходок вышли из-за сарая и побежали по своим экипажам. Сидоренко шел по краю кювета своей походкой враскачку из стороны в сторону. На ходу застегивал полевую сумку.

«Что-то там нам предстоит делать? Какую поставили задачу?» – спросил меня Иван Староверов, вылезая из-под люльки, где он набивал автоматные диски патронами. «Вон командир идет, сейчас скажет», – ответил я ему.

Было ясно, что стоять на месте не будем. Подошел командир. Мы вопросительно смотрели на него, а он спокойным тоном предложил нам перекусить. Николай Иванович молча полез в машину за вещмешком, в котором лежали сухари и консервные банки со свиной тушенкой. Подстелив маленький брезент, который служил нам всегда скатертью, расположились, чтобы подзаправиться.

Пока мы ели, я все время смотрел по сторонам, стараясь увидеть, что же делается на других машинах, которые были рассредоточены вдоль главной дороги, идущей через этот небольшой населенный пункт. Машину Приходько мне было хорошо видно, а Тимакова была спрятана за кустарником, и мне только приходилось догадываться, где она. Судя по тому, как там тоже прекратилось движение, то можно было догадаться, что они тоже расположились перекусить. Правда, распорядком это было не предусмотрено, но оказалось очень кстати. Известно, что солдата разбуди хоть ночью кушать – не откажется. Мы со спокойной душой и великим удовольствием выполняли эту приятную для нас «работу». Ели молча. Ждали, когда командир первым начнет разговор, но он смачно ел и намазывал сухарь за сухарем свиной тушенкой и молчал. Мы тоже выдерживали свой характер, терпеливо ждали, боясь прервать тишину трапезы.

Наконец банки были опустошены.

«Ну, заправились? – спросил Сидоренко. – А теперь в нашем распоряжении, – он достал свои карманные часы и посмотрел на циферблат, – есть еще один час, за который можно вздремнуть. Так что давайте располагайтесь, а я посижу на броне и соберусь с мыслями. Через час будем выдвигаться на новый рубеж».

Вопросов больше не задавали. Мы с Иваном расстелили брезентик на дне боевого отделения и приткнулись друг к другу спинами. Улеглись. Последнее время часто приходилось спать урывками, и я почти сразу заснул. Проснулся от грохота разорвавшегося снаряда. Вскочил, стукнулся головой о противовес люльки, но на голове был надет шлемофон, так что удар был не так ощутим. Но это сразу привело меня в нормальное состояние, вроде бы и не спал. Высунулся из-за брони и увидел, как позади нас падали макушки двух срезанных снарядом деревьев. Несколько разрывов ухнуло еще позади нашей самоходки, но это было уже метров сто от нас.

«Что случилось?» – спросил я у командира, который стоял за левым бортом машины. «Не знаю, – ответил он, – какой-то неожиданный артналет. Возможно, засекли нас тут, но с их стороны им вряд ли нас увидать».

Скорее всего, знали, что высота эта пустой не будет, вот и обстреляли. Видимо, так и было, потому что обстрел прекратился так же неожиданно, как и начался. Иван так и не проснулся.

«Ну, раз встал, то оставайся наблюдателем, а я пойду пройдусь к командиру батареи».

По тому, как там возле сарая стояло пылевое облако, я понял, что туда тоже попадали снаряды. Я смотрел вслед уходящему Сидоренко и дивился его размашистой, раскачивающейся из стороны в сторону походке. Нет, его походку не спутаешь ни с кем. Узнаю из сотни людей. Когда он шел к машине, я всегда узнавал его издалека и даже в сумерках не мог ошибиться. Мы даже шутили над ним, правда, не в глаза, а так, в его отсутствие. Вот, мол, Серафим ходит, как утка, враскачку.

Сидоренко вернулся быстро, и не шагом, а бежал так, что я его сразу не узнал. В это же время засвистели снова фашистские снаряды, но он, не желая ждать конца налета, только прибавил скорости и молниеносно юркнул в боевое отделение, наступив Ивану на живот. Тот как ошпаренный выскочил, не поняв, что произошло.