Слепой. Антикварное золото - Андрей Воронин

— Нету нашего козла, — вторя мыслям Злого, сказал Медведь. — Зуб даю, он уже не нарисуется. Сдох где-нибудь в канализации, как крыса. Дерьмом захлебнулся и сдох. Буль-буль…

— Плюнь через плечо, — откликнулся Злой. — Слышал, что Соленый сказал? Если клиент не появится, лезть за ним под землю. Вот тебе и «буль-буль»…

Медведь скривился.

— Там же, наверное, воняет, — сказал он, поразмыслив с минуту.

— А то, — не стал утешать его Злой.

— Блин, — с чувством произнес Медведь. — Хотя, братан, по мне так лучше в канализацию, чем вот так-то сидеть. Так можно и геморрой заработать. А что? Очень просто. Раз — и шишка тут как тут…

— Мишка косолапый по лесу идет, — сказал на это Злой. — Шишки собирает, песенку поет… Все-таки ты, Медведь, редкая дубина. Реликтовая. В канализацию ему захотелось! Да ты представляешь, какой под нами лабиринт? Это называется «пойти и не вернуться». Была такая книжка, — добавил он зачем-то.

— Ну, нас-то в любом случае не спросят, хотим мы туда идти или нет, — резонно заметил Медведь. — Интересно все-таки, что он там делает, этот лох?

— Мне это не интересно, — заявил Злой. — Мне, Михед, интересно другое: почему этим интересуется шеф? Ты же знаешь, что он зря ничего не делает.

— Значит, надо, — как всегда, глубокомысленно заключил Медведь. — Тебе-то что? Твое дело маленькое: сиди, глазей по сторонам и не задавай тупых вопросов.

— Тупых? — переспросил Злой.

— Все равно никто на твои вопросы не ответит!

Эти слова показались Злому неожиданно мудрыми.

Возразить было нечего, да и особого смысла в том, чтобы спорить с Медведем, Злой не видел. Если уж дискутировать на эту тему, то не с напарником, а с самим шефом, господином Гронским, по приказу которого они здесь торчат…

— Москва, — снова завел старую шарманку Медведь, — столица… Центр. До Госдумы доплюнуть можно, а ты только погляди, какие экземпляры тут шатаются! Вот скажи ты мне, братан, куда ментура смотрит?

Злой посмотрел туда, куда указывал Медведь, и хмыкнул: экземпляр действительно был еще тот. Какой-то тип, похожий на ожившего мертвеца из фильма ужасов, двигался прямо посередине проезжей части — не шел, а шатался, выписывая кренделя обутыми в ободранные туристские ботинки непослушными ногами. Комья грязи налипли на его старую, сильно потрепанную кожанку и заслуженные джинсы. На боку у этого чучела висела потерявшая форму сумка, имевшая такой вид, словно в нее годами собирали пищевые отходы. По взъерошенным волосам стекала дождевая вода, промывая дорожки в слое серой грязи, что покрывала заросшую густой щетиной физиономию с безумными, красными, как у лабораторной крысы, глазами. На лбу чернела запекшаяся ссадина, но страшнее всего были руки, покрытые жуткой черно-багровой корой подсохшей крови пополам с грязью.

При этом, как ни странно, человек не производил впечатления опустившегося бомжа. Одежда на нем была хоть и грязная, но в остальном вполне приличная — не подобранные на помойке обноски с чужого плеча, а свои, родные тряпки, пусть старые, но еще, что называется, справные. Слипшиеся от дождя и грязи волосы торчали как попало, но беспорядок, в котором они пребывали, не мог скрыть того обстоятельства, что над ними не так давно потрудился парикмахер. Щетина, грязь и заплетающаяся походка, таким образом, свидетельствовали не об образе жизни, а о каком-то разовом происшествии, наподобие попойки в незнакомой компании с последующим пробуждением на городской свалке.

Злому пришло в голову, что парень, вполне возможно, сидит на игле. Только он никак не мог вообразить себе наркоманский притон настолько грязный, чтобы оттуда можно было выбраться в таком вот виде. Можно было подумать, что этот тип развлекался в свежевырытом котловане или, скажем, в канализационном коллекторе…

Подумав о коллекторе, Злой как будто прозрел.

— Елки зеленые! — воскликнул он. — Ну мы и лохи! Это ж наш клиент!

— Гонишь, — усомнился Медведь.

— Глаза разуй, — посоветовал ему Злой.

Медведь последовал этому дельному совету и внимательно всмотрелся в приближающееся красноглазое чудище. И с каждым шагом, сделанным Дмитрием Крестовским в их направлении, все больше убеждался, что это именно он. Но поверить было трудно! Беспорядок в одежде, красные глаза и щетина — это было еще полбеды. За время своего отсутствия Крестовский сбросил килограммов пять, если не все десять.

Глядя на него, Злой тихо порадовался отсутствию в пределах прямой видимости ментов. Медведь был прав: такие красавцы не имеют права свободно разгуливать по самому центру российской столицы, и патрульные не упускают случая им об этом напомнить. Солоницын приказал не спускать с клиента глаз, если тот вдруг появится, а как выполнить этот приказ, если дурака заметут? Что, лезть за ним в ментовку? Слуга покорный! Лучше уж точно в канализацию…

Крестовский приблизился вплотную. Он протиснулся между капотом джипа и багажником впереди стоящей машины, скользнув по лицам сидящих в джипе людей пустым, невидящим взглядом, и все той же неровной, заплетающейся походкой двинулся по дорожке через сквер к своему подъезду. Теперь Злой видел, что парень вовсе не пьян и не обколот, а просто смертельно устал — так устал, как сам Злой не уставал, пожалуй, ни разу в жизни. Он опять порадовался — на этот раз тому, что клиент жив, несмотря ни на что (интересно все же, несмотря на что именно?), и что лезть под землю на поиски его трупа теперь не придется.

Проводив Крестовского взглядом до самого подъезда и подождав, пока за ним захлопнется дверь, Злой вынул из держателя на приборной панели мобильный телефон и набрал номер начальника службы безопасности Солоницына.

То, что должно случиться, случается рано или поздно. Так произошло и с Дмитрием Крестовским: исчерпав отпущенный ему лимит везения, он наконец заблудился в подземном лабиринте.

Преодолеть вертикальный колодец, который Дмитрий обнаружил в тупике заваленного взрывом коридора, оказалось еще труднее, чем он думал. Он лез, подтягивался, протискивался, ужом проползая между торчащими вкривь и вкось бетонными глыбами. Края их, не подверженные воздействию дождя и ветра, до сих пор сохранили первозданную остроту. Кое-где металлические скобы лестницы отсутствовали напрочь, и Дмитрию приходилось использовать эти обломки в качестве опоры. Обломки начинали шевелиться и раскачиваться, как живые, со скрежетом терлись друг о друга, а некоторые, будто только того и ждали, срывались и падали вниз. Тогда Крестовский замирал, вжавшись в корявый бетон, и с сильно бьющимся сердцем считал удаляющиеся клацающие удары, которыми сопровождался путь упавшего обломка к далекому дну колодца. Именно здесь, цепляясь немеющими пальцами за шершавые от ржавчины шаткие скобы, он ощутил, как на самом деле тонка грань между жизнью и смертью. От него сейчас мало что зависело. Сотрясение, вызванное падением потревоженного им обломка, могло вызвать новое падение, даже обвал, который смел бы его с ненадежного насеста и в два счета доставил к начальной точке маршрута в виде окровавленного, лохматого тюка, набитого истерзанным мясом и раздробленными костями.