Наследник для чемпиона - Елена Тодорова

— Миша, прекрати. Ты некрасиво себя ведешь. Нельзя приставать к взрослым с такими вопросами. Тебя не касается, кто кому нравится или не нравится, — выдыхаю и понимаю, что на эмоциях перегнула палку.

Еще и Тихомиров…

— Пусть говорит, что хочет, — резким тоном уничтожает все мои слова. — Продолжай.

— Я просто подумал, — мнется вдруг Миша. Будто то, что он собирается сказать, его самого как-то смущает. — Если ты женишься на моей маме, ты станешь моим папой?

Вот теперь я готова грохнуться в обморок. Да даже умереть, только бы не видеть надежды и какого-то страха в глазах сына. Пытаюсь что-то придумать, как-то отвести от Тимура необходимость отвечать на этот неловкий вопрос. Но, Боже, мне ничего умного в голову не лезет!

И Тихомиров справляется сам…

— Да, — впервые вижу, чтобы слова давались ему с трудом. По крайней мере, так мне кажется. Пару секунд спустя я уже сомневаюсь в том, что услышала и увидела правильно. — Обычно так и происходит, если мужчина женится на женщине с ребенком, — поясняет уже более спокойно.

Из-подо лба смотрит на меня, и мне от его взгляда вновь хочется исчезнуть с лица земли.

На удивление Миша не выкрикивает свое извечное «Бомба!». Он очень счастлив, получив такой ответ, но как-то тихо это переживает. Желает нам доброй ночи и закрывает глазки.

А я уже не рада мысли, что после тренировки мы с Тихомировым, наконец, сможем поговорить. Напротив, прихожу в тревожное волнение.

Птичка

Но поговорить нам и в тот вечер не удается. Тихомиров возвращается злым. Не знаю, чем я его снова взбесила. Но он лишь резко бросает:

— Мы должны сказать пацану, что я его отец.

И начинает раздеваться.

Я хочу выпалить в ответ что-то наподобие: «Может, ты для начала начнешь называть его по имени?». Но встречаю его взгляд и не решаюсь. Ничего не говорю, пока он валит меня в кровать. Презерватив надевает. И… Тимур не целует меня. Все происходит будто на автомате. Мне в конце, несмотря на испытанное вопреки всему удовольствие, хочется разрыдаться. Давлюсь слезами и, естественно, не напоминаю ему о запланированном разговоре, даже когда он после ванной задерживает на моем лице взгляд.

Вторая ночь оказывается намного ужаснее первой. Тихомиров спит, а я большую часть времени ворочаюсь. Зато под утро не слышу, когда он уходит. Почему-то думала, что Тимур захочет повторить и разбудит меня. Однако… Он просто уходит и оставляет меня вариться в новом котле переживаний.

Миша идет на поправку. Больше не хочет ждать, пока я принесу еду в комнату. Упрашивает завтракать на кухне. Я, конечно, понимаю, что он делает. Стремится как можно больше времени проводить с Тимуром. Не нахожу объективных причин ему отказывать. Температура с той первой ночи не поднималась. Кашель стал мягче, а хрипы и вовсе прошли.

Едва мы входим в кухню, Тихомиров поднимается навстречу. Я отвожу взгляд, но успеваю заметить, какое пристальное визуальное внимание он мне уделяет, и от этого смущаюсь. Диана ведь тоже все видит.

— Можно с тобой? — выдает Миша, прежде чем я успеваю усадить его за маленький столик.

— Давай, — отзывается Тимур и, подхватывая сына, сам помогает ему умоститься за большой стол.

Едят они молча. Тихомиров по привычке быстро поглощает приготовленный Дианой завтрак, а Миша так торопится успеть за ним, что на разговоры не разменивается.

— Теперь гулять? — подскакивает сын на радостях.

— Да. Пойдем, — кивает Тимур. И вдруг добавляет: — Полина, ты с нами сегодня.

Сегодня… Какая честь! Чертов Медведь!

Не хочу реагировать, но меня так обижает вся эта ситуация, что слезы наворачиваются на глаза. Хорошо, что это замечает только Диана. Прокомментировать не успевает, потому как я сразу за Тихомировым выхожу из дома.

Мы пересекаем террасу и сходим на пляж. Мишу тут же что-то отвлекает, и он отбегает к воде. А Тимур неожиданно ловит меня за руку и заставляет остановиться.

Легкий морской бриз развевает мои распущенные волосы и позволяет кое-как прикрыться от его внимательного изучающего взгляда, но я все равно чувствую себя так, словно меня уложили на раскаленную сковороду.

— Как ты узнала, что беременна?

— Как и все.

И ладонь его жжет, и взгляд этот… Невыносимо просто. Шорты с майкой кажутся слишком слабой защитой. Он меня разглядывает, будто не видел до этого без всего.

Еще бы кожу с меня содрал, инквизитор.

— Я не знаю, как другие узнают. Да и похрен это, — приглушенно и как-то затянуто выговаривает Тихомиров. — Я тебя спрашиваю, Полина.

Хочу выдернуть ладонь, но он стоит напротив меня и, игнорируя мои попытки, крепко ее удерживает. Взглядом дожимает, давая понять, что отвечать мне в любом случае придется.

— У меня была задержка, — надеюсь, это понятно для него, и мне не нужно использовать более унизительные термины. Бросив на Тимура взгляд, ловлю его, сосредоточенный, и немного свободнее выдыхаю. — Я сделала тест. Он сразу показал две полоски.

— И что ты делала дальше?

Я шумно выдыхаю. Нахожу глазами Мишу и снова опускаю взгляд.

— Записалась на консультацию к гинекологу, — бормочу я.

— Зачем? — тут же следует вопрос. — Ты думала о том, чтобы избавиться от него?

— Конечно, нет, — выпаливаю я возмущенно. Но потом меня все же что-то подбивает покаяться: — Может, в самом начале… В первые минуты… Потом я полезла в интернет и прочитала там… Я увидела изображения эмбриона, и там было сказано, что в четыре-пять недель у него уже бьется сердце… — больше сказать ничего не могу. Голос срывается, грудь сдавливает, и из глаз выкатываются две крохотные слезинки.

Я даже смахнуть их не могу, потому что Тихомиров меня так и не отпускает. Глубоко дышу, пытаясь взять под контроль свое самообладание. Однако это трудно сделать, когда Тимур продолжает меня допрашивать.

— Почему он родился раньше?

— Не знаю… Все вроде шло нормально. Но под утро двадцать восьмого у меня отошли воды.

— И что потом?

— Мама вызвала скорую и… В двенадцать тридцать я родила Мишу.

— Были какие-то проблемы?

— Ничего значительного, — выдыхаю полуправду.

У меня просто не хватит сейчас сил вдаваться в подробности.

— Ты сказала, что не любила его отца. То есть меня, — вспоминает Тихомиров, делая ожидаемые выводы. Я не пытаюсь его поправить. Меня шокируют, возмущают и крайне смущают какие-либо разговоры о прошлых чувствах. Если бы я могла вырваться, я бы точно уже бежала от него. Не заботясь о том, как это выглядит и какие эмоции изобличает. А уж когда он продолжает… — Зачем же ты назвала его Мишей? Это как-то связано с моим прозвищем?