Муж, жена и сатана - Григорий Ряжский

— Нет, — пожал плечами Алексей Александрович, — вовсе даже не ясно. Искренне не понимаю, о чем речь. Если вы об одном имеющемся у меня в музее редком издании «Ревизора», прижизненном, в уникальном количестве экземпляров изданном, или же если о части рукописных дневников его, также числящихся в литературном разделе, то все это приобретено самым справедливым образом, абсолютно открыто и не задевая ничьих интересов. А если так, то о каком же наследстве вы толкуете, грозясь мне вашим оружием?

— Вы и сами знаете, о каком, — на этот раз гость нахмурился уже не играючи. Брови его сдвинулись, образовав меж собой две глубокие вертикальные складки, глаза сузились, сделались холодными. — Я говорю о черепе. Черепе Николая Васильевича, который волей кого-то из вашего семейства, против всех человеческих и божьих законов, был изъят из его могилы. Когда он даже не являлся просто черепом, а был только еще головой моего деда. Вы его уже тогда изъяли, отделив от тела, и присвоили. Я же хочу вернуть его обратно с тем, чтобы предать земле. И этот револьвер, — он угрожающе потряс оружием, поднеся его близко к голове, — он понадобится мне, чтоб в случае отказа вашего применить его в дело. Убить сначала вас, а потом уж себя. Тут два патрона и этого хватит на двоих. — Он откинул барабан и с треском провернул его, катнув по тыльной стороне ладони. Затем снова возвратил револьвер к себе на колено и вопросительно взглянул на Бахрушина: — Итак, я жду, господин Бахрушин. Ваше слово.

В том, что посетитель этот не шутит и, если что, немедля приведет угрозу свою в исполнение, Бахрушин не сомневался. Как и понимал, что теперь от быстрого решения зависит не только его собственная жизнь, но это также могло означать, что жизнь и здоровье остальных членов его семьи с этого дня могут подвергнуться истинной угрозе, не меньшей, нежели та, которой подвергается сейчас он. Да и все прочие Бахрушины также не могут быть скинуты со счетов. И странно еще, что этот безумный тип не начал изыскания свои с отца его, Александра Алексеевича, который, будучи живым, здоровым и даже отчасти деятельным, по сию пору находится в здравом уме и знатном расположении духа.

Выхода из создавшегося положения имелось четыре — это он сразу же просчитал.

Первый. Не пускаться с ним ни в какие дальнейшие обсуждения этой темы, тут же предложить отступное, такое, чтобы тотчас забыл гость о цели своего прихода, и распрощаться навсегда. Однако нет гарантий невозвращения его.

Второе. Отказать и просить немедля убраться вон, продемонстрировав бесстрашие. Однако в этом имеется риск сразу же быть застреленным на месте маниакальным визитером.

Третье. Увести его отсюда, сославшись на хранение искомого предмета вне этого дома. Здесь риск уменьшается и вполне будет возможно избавиться от преследования, заведя Яновского в людное место. Однако, озлобившись, тот может пустить по городу нехороший слух, и это повредит репутации фамилии. Пожалуй, чего-то более неприглядного, нежели такое, изобрести было бы невозможно вовсе.

Остается последнее. Самое простое и, наверно, относительно безопасное. Отдать вещь и распрощаться. Пускай предаст земле и угомонится. Только как на это посмотрит отец? Выдержит ли его старое сердце подобный финал того, что не отпускало его всю жизнь. Или же просто не сообщать ему, если оно случится. Жить дальше и ничем не выдавать отсутствие талисмана. А череп… череп просто заменить на…

Он резко поднялся — так, что в руке Яновского дрогнул револьвер. Вслед за Бахрушиным встал и сам он.

— Итак… Ваше решение. — Он навел ствол револьвера прямо в голову Алексею Александровичу и взвел курок. Бахрушин, не произнеся ни слова, медленно выдвинул ящик письменного стола, зацепив двумя пальцами, осторожно приподнял вверх собственный пистолет и продемонстрировал его гостю. Затем положил обратно и задвинул ящик до отказа.

— Видите, Яновский, при желании я мог бы застрелить вас, пока ваше оружие лежало передо мною на столе. Однако я этого не сделал. Я также мог бы дать вам понять, что череп, который вы ищете, действительно у меня, но хранится в другом месте, и даже не в этом городе. И, как вы понимаете, тем самым почти наверняка избавился бы от вашей опеки, предприняв сразу вслед за этим встречные и весьма опасные для вас шаги. Однако же этого не потребуется. Вы верно угадали, ваше наследство хранится у меня, в моем музее, как образчик истинной драгоценности для всех тех, кто почитает великого гения словесности и ценит его труды. Но если вас это не устраивает, я согласен вернуть вам ваше наследство. И я его вам верну, теперь же. Прошу вас следовать за мной. — Он встал из-за стола и направился к выходу из кабинета, не оглядываясь.

— Стойте! — властным голосом приказал лейтенант. Бахрушин остановился. И обернулся. Яновский подошел к нему почти вплотную, поднял револьвер на уровень локтя, после чего набросил на руку кашне, прикрыв таким образом правую кисть, в которой сжимал оружие. — Теперь вперед.

Они вышли из кабинета и направились к противоположному концу особняка, к восточному крылу его. Не дойдя сколько-то до стены, хозяин дома повернул направо, где обнаружилась лестница красного дерева, уходящая мраморными ступенями вниз. Он стал спускаться, кивнув своему спутнику следовать за ним. Там, внизу, был ряд комнат, выходящих дверьми в коридор, по которому они продолжили свой путь. Достигнув последней из них, Бахрушин просто толкнул ее рукой, и дверь распахнулась. За ней открылось складское пространство. Тут хранились экспонаты, не нашедшие места в основной коллекции. Полки были заставлены самыми разнообразными предметами, некоторые из них имели сопроводительную табличку с надписью, другие же не имели ничего. Но в большинстве своем там хранились выстроенные рядами в двойную, а то и в тройную толщину нескончаемые тома книг, перешедших к Бахрушину после смерти старшего брата, Петра Алексеевича, столь же неуемного собирателя, как и средний брат.

Искомая дверь, невысокая, не выше плеча, к которой он вел Яновского, обнаружилась сбоку от того места, где обрывался последний стеллаж. Бахрушин вынул из кармана небольшую связку ключей, отобрал один и вставил его в скважину. Отпер, толкнул дверку вперед. Темному помещению, которое выявилось перед ними, явно недоставало пространства.

— Подождите здесь, — бросил он Яновскому, — там тесно, вдвоем не уместимся. Сейчас я буду обратно.

Не дожидаясь ответа, пригнулся и прошел внутрь. В закутке имелось освещение, однако Бахрушин намеренно не стал его включать, на то у него были особые соображения. Яновский несколько растерялся, и это тут же стало заметно по его лицу. Казалось, он доверяет хозяину дома и музея, слова которого прозвучали достаточно веско. Не менее убедительным показалось ему и то, как вел он себя сейчас. Однако на всякий случай револьвер обнажил, скинув с руки кашне, и остался ждать у входа, как ему было предложено.

Зайдя внутрь, Алексей Александрович уже знал с точностью, что и как станет делать. И для этого свет ему был не нужен. Расположение предметов в этой чуланной комнатке было знакомо меценату слишком хорошо, в своем деле он вполне мог обойтись и на ощупь. Да и предметов было там всего три: череп под серебряным венцом, Николая Васильевича, помещавшийся в палисандровом ларце с оконцем, и другой, принадлежащий неизвестному, купленный отцом за пять целковых в довесок к основному приобретению. Тот хранился в старом-престаром саквояже. Третий череп, щепкинский, хранить в отдаленном от прочих коллекционных предметов месте нужды не было никакой, он был открыто выставлен в экспозиции, занимая почетное место на застекленной полке основной части музея.