Америка. Приехали! - Григорий Хайт

-

Совесть полковника Крылова

В ту самую среду в расписании нашей группы значилось "Поля" с часу до четырёх. Нет, не поля колхозные, и картошку с помидорами в тот солнечный мартовский денёк нам убирать не предстояло. Среда — это был день, когда мы, представители сильного пола одного из факультетов нашего Н-ского университета, посещали военную кафедру. Там мы постигали премудрости военного дела, дабы по окончании университета не загреметь в армию солдатом, а получить две звёздочки лейтенанта запаса Советской Армии.

Полями именовались занятия, где мы должны были практиковать наши теоретические знания, полученные в удушливых аудиториях военной кафедры. Каким образом официально именовались эти занятия на свежем воздухе, никто не знал, в том числе наши начальники-командиры. Да и не к чему было знать. В расписании просто значилось слово "поля", и ты должен был в указанное время явиться в нашу военную раздевалку с тем, чтобы получить полевую форму.

Зимой полевая форма имела вид ватных штанов и жёлтого цвета бушлата-ватника. Во время весенне-осенних тёплых дней форма имела вид чёрного загаженного комбинезона. Ещё там же мы получали учебные автоматы Калашникова с просверленным стволом и спиленными затворами, дабы какой-нибудь идиот не пульнул в своего товарища-студента.

Итак, мы обрядились в свою полевую учебную форму, вооружились порченными автоматами и гранатомётами, худо-бедно построились и под заботливые окрики полковника Крылова — "Ать, два, левой…" ‒ потащились в сторону "полей".

Поля, как вы уже знаете, были неправильными. Причём неправильными вдвойне, поскольку полями там даже близко не пахло.

То, куда мы по обыкновению направлялись, был лес, черёмушный лес, если уж быть дословно точным, который рос в черте города и до которого от нашей военной кафедры было рукой подать. Всего-то пятнадцать минут неспешным строевым шагом. Потом прямо с тротуара проезжей улицы мы сворачивали в сторону каких-то ворот и сразу же углублялись в густой по городским понятиям лесок, а дальше, пройдя ещё с полкилометра, попадали на большую поляну — любимое место нашего полковника. Это было место, где мы уже "предавались" военной практике. Практиковались мы достаточно односложно, до невозможности глупо и до дебильности смешно.

Впрочем, полковник Крылов этого не знал, а мы хоть и догадывались, но не на все 100 процентов. Да и к тому же вряд ли кому-либо из студентов хотелось играться в учения по-взрослому.

Полковник Крылов обычно садился на свой любимый пенёк. Мы стояли шеренгой перед ним. Он давал нам "вводную", потом мы рассыпались на исходные позиции, где нам предстояло, уже лёжа на животе, постигать премудрости военного искусства, в понимании полковника Крылова.

Чаще всего мы готовились к атаке, потому что, как учил нас полковник Крылов, обороняться — это последнее дело.

Итак, мы лежали по одну сторону поляны. По другую сторону окопался наш условный и потому невидимый противник. Тут полковник Крылов обращался к какому-нибудь студенту, которому "посчастливилось" в сегодняшнем спектакле исполнять роль командира взвода:

— Справа у поваленного дерева расположился пулемётный расчёт противника, ведущий по нам яростный огонь. Ваши действия.

Действия, естественно, напрашивались сами собой.

— Принимаю решение уничтожить пулемётный расчёт! — громко рапортовал наш, якобы, командир.

— Действуйте! — откликался полковник.

— Рядовой Гунько! — орал сегодняшний командир взвода. — Справа у поваленного дерева ‒ пулемётный расчёт противника. Уничтожить.

Рядовой Гунько, играющий роль пулемётчика, наводил в указанное место свой ручной пулемёт Калашникова, делал вид, что целится, после чего скороговоркой выговаривал — "Тра-та-та-та-та-та-та-та-та".

Затем ненадолго замолкал и затем сообщал:

— Пулемётный расчёт противника уничтожен!

— А контрольные очереди! Мать твою! Забыл? — кричал со своего пенька полковник Крылов.

— Так точно! То есть, никак нет! — отзывался Гунько и тут же, прильнув к пулемёту, выдавал: — Тра-та-та. Тра-та-та.

— Молодец! Так держать! — полковник Крылов нахваливал нашего героя-пулемётчика.

— А теперь слушай другую вводную, — продолжал полковник Крылов. — В створе между деревьями появился танк противника. Ваши действия?

— В створе между деревьями появился танк противника, — орал наш командир, копируя вводную полковника. — Рядовой Волобуев! Приказываю уничтожить танк противника!

Рядовой Волобуев — наш вечный гранатомётчик ‒ был высокого роста, и поэтому ему доставалось таскать, что подлиннее и потяжелее. Вначале он злился, а потом привык. В конце концов ему даже понравилось выделяться из толпы и быть на заметке полковника.

Рядовой Волобуев наводил гранатомёт в указанный створ деревьев и сообщал:

— Ба-ба-бах!

— Ну мать твою! — уже матерился товарищ полковник. — В сортире и то громче пердят. А ну давай, как положено.

Рядовой Волобуев, набрав побольше воздуха в свои богатырские лёгкие, орал:

— Трах-Ба-Бах.

— Это уже лучше, — хвалил Волобуева товарищ полковник, — но всё равно недостаточно. Ничего, поедем в лагеря, я там научу вас гранатомёту.

Как он нас там учил стрелять из гранатомёта и чем это всё кончилось, я как-нибудь потом расскажу. А пока, убедившись, что все огневые точки подавлены, танки уничтожены, полковник переходил к следующему пункту — инвентаризации боеприпасов.

Выяснялось, что пока наш взвод тра-та-такал, уничтожая живую силу противника, боеприпасы были израсходованы. Причём все. До последнего патрона.

— Но приказ — есть приказ, — поучал нас товарищ полковник. — Высоту надо брать…

И потому мы переходили к следующему номеру нашей развлекательной программы — штыковой атаке.

Конечно, все послевоенные дети, вплоть до годов 60-х, обожали играть в "войнушку". В юношеском и взрослом возрасте интерес к войнушке потихоньку ослабевал, но наш полковник со своими коллегами по военной кафедре определённо задержался в нежном детском возрасте. Нам же, безгласным студентам, приходилось лишь быть статистами в спектаклях наших майоров и полковников.

— Примкнуть штыки! — звучала команда полковника Крылова. Мы делали вид, что примыкаем штыки, которых у нас, естественно, не было. — Приготовиться к атаке! — звучала следующая команда.

— Товарищ полковник, — тут обычно раздавался голос какого-нибудь шутника, — вопрос можно?

— Ну давай, только покороче, — отзывался наш полковник.

— А боевые сто грамм перед атакой?

— Какие ещё сто грамм? — психовал полковник.

— Так положено, для храбрости, — настаивал шутник. — Страшно уж очень!

— Дома в общаге нажрёшься! — резюмировал товарищ полковник. — Ещё вопросы есть?

— Есть! — выкрикивал кто-нибудь из нашей группировки, которую в своё время полковник Крылов окрестил как "сионистское подполье."

Наше "сионистское подполье" состояло из двух с половиной евреев — студенты Хайт, Кац, Цукерман, который был евреем только на половину, а на вторую половину "русским по паспорту". А также, как мило выражался полковник Крылов, "примкнувший к ним Котельников". Студент Котельников был, кстати, был на 100 процентов русским, что опять же в понимании товарища полковника лишь усугубляло его вину.

— Ну … — грозно, но с явным напряжением в голосе откликался полковник Крылов.

— Так, товарищ