Я стройнее тебя! - Кит Рид

Дарва не дала ей надеть банный халат; не разрешила даже остановиться и сунуть ноги в тоненькие тапочки. Толкая ее в спину костяшками пальцев, Сестра выгнала ее в коридор.

Впервые за время пребывания в Веллмонте Энни покинула палату. Она беззащитна и краснеет от смущения. В своем полупрозрачном больничном халатике она кажется себе летящим по коридору воздушным шариком, так округлились ее щеки, столько жира наросло на красивых косточках.

— Так ты считаешь себя толстой? — спросила сестра Дарва, вводя ее в комнату для осмотров; зеркала идут от пола до потолка, помещение разделено пополам занавесом. — Я тебе сейчас покажу, что такое «толстая».

— Где мы?

— Сама увидишь.

— Что это такое?

— Комната для очных ставок. — Дарва указала на больничный занавес, отделяющий их от чего-то, ожидавшего Энни в другой половине комнаты; он был сверху и снизу прикреплен к изогнутой металлической направляющей. Когда она постучала по натянутой ткани, что-то зашевелилось. — А теперь снимай халат.

— Ни за что.

— Снимай, или я сама тебя раздену.

— Пожалуйста, не надо.

Шарахнувшись от своего омерзительного отражения, Энни оттянула больничный халат вперед, так что он собрался складками. Но разве может какой-то ярд ткани с нарисованными пандами скрыть ее нелепое обрюзгшее тело. Несмотря на все свои усилия, она действительно набрала вес. Поначалу ей удавалось перехитрить сестер; она прятала под матрасом целые обеды, но ее выдала вонь от портившихся продуктов, и примерно тогда же Дарва обнаружила грузики-утяжелители, которые Энни зашила в рукава своего халатика. Когда Преданные поняли, что «система доверия» не действует, они перестали оставлять ее в палате одну. Теперь Дарва каждый вечер кормит Энни с ложечки и не уходит, пока на тарелке остается хоть сколько-то этой жирной гадости, и следует за ней в ванную комнату, чтобы не дать ей вызвать рвоту, не усвоив положенных калорий.

— Мне так неловко.

— А я тебя предупреждала. — Поставив девочку перед зеркалом, Преданная Дарва срывает с нее халат.

Энни в ужасе отпрянула от своего отражения.

— Фу. Сколько жира! — Это же не я.

— Ты считаешь, это называется «толстая»?

— Толще не бывает! — С другой стороны занавески, разделявшей комнату, кто-то шумно вдохнул, но Энни была настолько зла и расстроена, что не заметила этого. Она в бешенстве кричала на Дарву: — Да ты только посмотри на меня!

— Это не называется «толстая»… — Дарва раздвинула занавес.

Откуда-то послышался стон.

— Вот что такое «толстая», — торжествующе произнесла Дарва. Потом она добавила каким-то чужим голосом: — «Отчайтесь, исполины! Взгляните на мой труд, владыки всей Земли!»[34]— и дернула цепочку.

Грохоча кольцами по металлической направляющей, как разгоняющийся скорый поезд, плотная ткань скрылась в углублении, и стала видна другая половина помещения. Огромное зеркало, перед которым стоит Энни, продолжается вдоль всей стены, и в нем отражается еще одна фигура.

Охваченная горем, Энни закричала:

— Не надо, нет!

В тот же самый момент другой голос тоже вскрикнул:

— Нет!

Напротив голой Энни находился кто-то другой, тоже голый, но кто это? Человек? Этот розовый шар казался таким большим, что сразу и не поймешь… Энни и другое существо стоят перед зеркалом нагие, в одной и той же позе: одну руку держат повыше, а другую пониже, стараясь прикрыть, что только могут.

— Господи.

— Посмотри на это, Энни Аберкромби. Посмотри на это, а потом скажи, что ты толстая.

Обе девочки умоляли:

— Не показывайте меня ей!

Энни замычала от ужаса. Невозможно описать то, что она увидела. Обе девочки подались назад, но приставленные к этим «сложным пациенткам» Преданные вцепились им в плечи своими сильными ручищами и не давали двинуться с места; жалкое, заплывшее жиром существо с другой стороны перегородки удерживали сразу двое. Толстая, униженная тем, что приходится стоять голой, демонстрируя всю свою полноту, девочка так жалобно плакала, что Энни, сочувствуя ей, тоже залилась слезами.

Стараясь прикрыть себя, толстая пациентка заскулила:

— Не-е-ет. Не надо!

— А теперь посмотри вот туда, — сказала Дарва голосом, как будто усиленным динамиками.

— Это ужасно.

— Ах, бедная девочка!

— Посмотри на нее и скажи, что все еще считаешь себя толстой.

Тишина была еще более горестной, чем рыдания.

— Так-то лучше, — сказала Дарва. А потом проходящая стажировку Преданная вполне любезным тоном объяснила: — Мы работаем не только с такими заболеваниями, как у тебя.

А на другой половине разделенной комнаты гигантских размеров девочка, примерно того же возраста, что и Энни, вся колыхалась от страдания, и по ее огромному телу катилась розовая рябь.

Энни смотрела до тех пор, пока это не стало невыносимым. Найдя в себе силы говорить, она с удивительным достоинством произнесла:

— Дайте ей одеться.

— Миссию можно считать выполненной?

Все еще голая, она вырвалась из рук Преданной, крича:

— Прикройте же ее!

— Возьми свой халат!

— На фиг мне этот халат. Я здесь не останусь.

В коридоре до нее донесся голос толстой девочки:

— Келли. Меня зовут Келли, — рыдала она.

А сейчас ночь. В Веллмонте уже выключили свет; Энни еще два раза кормили, и похоже это было на китайскую пытку водой. Энни плотно сжимала губы, но упорная Дарва пихала ей в рот ложку за ложкой, открывая свой большой квадратный рот, будто внушая Энни, что следует делать. Так открывают рот мамаши, кормя детишек овсянкой: они неосознанно делают сами то, чего хотели бы добиться от малыша; только вот каждый раз, когда Дарва открывает рот, Энни охватывает отвращение при виде огромных желтых зубов Преданной. Вот и еще два раза ее в положенное время накормили, и оба раза Энни приходилось то умолять, то хитрить, и они с Дарвой обе то приходили к компромиссу, то обманывали друг друга, и все заканчивалось тем же, чем и остальные завтраки, обеды и ужины, которыми кормили Энни в Веллмонте: одна из них оставалась довольна тем, сколько пищи ей удалось запихнуть в пациентку, а другая радовалась, что на самом деле съела совсем чуточку. Как всегда, она часто только делала вид, что глотает, потом безрезультатно пыталась вызвать у себя рвоту. А теперь, когда свет уже погасили, она, как обычно, отчаянно бегает на месте по розовому мохнатому коврику возле кровати.

Энни старается не топать, чтобы не разбудить того, кто спит в палате ниже этажом, и не навлечь на себя гнев Домниты, ночной дежурной по этажу анорексиков. За все то время, что она находится в Веллмонте, Энни ни разу не выпускали из палаты, но она уверена, просто уверена, что рядом в одноместных палатах держат таких же девочек, как она.