Наш маленький Грааль - Анна и Сергей Литвиновы

Только за немыслимые блага еще нужно повоевать. Во-первых, требуется собрать целую гору бумажек – от медицинской справки и копий дипломов до характеристик с места учебы и работы. Во-вторых, сдать два очень сложных экзамена – оба на английском. И в-третьих, пройти собеседование с целой комиссией из въедливых американских преподавателей.

В прошлом году я все эти круги прошла. Первый тур, конкурс документов, успешно миновала. Второй, экзамены, сдала – не на высший, конечно, балл, но более-менее. А в третьем, на собеседовании, меня зарубили. Председателем комиссии оказалась отвратительная, с обгрызенными ногтями, дама лет сорока. Она засыпала меня странными, совсем не из области литературоведения, вопросами: «Почему вы не любите Россию? Чем вас не устраивает учеба и работа в своей стране?» И даже: «Когда вы приедете в США, собираетесь ли вы вступать в близкие отношения с американскими мужчинами?»

А я, нет бы молчать в тряпочку и поливать грязью родные березки, не придумала ничего лучшего, как вступиться за честь страны. Как вспоминаю сейчас, несла я редкостный бред – целый монолог прочла на тему наших успехов в балете и достижениях в освоении космоса… И апофеозом: «Мы вашу Америку еще обгоним и перегоним!»

Ну не дура? По крайней мере, члены комиссии во главе с противной председательшей смотрели на меня, как на блаженную. И, как я подглядела, в отзыве на меня написали: « Вспыльчива, легко поддается на провокации ».

Я только потом поняла: тетка меня, наверно, специально дразнила. Что-то вроде теста на стрессоустойчивость устраивала. А я его успешно провалила… Как еще, дура, осмеливалась мечтать, чтоб агентом 007 работать?!

Поэтому все оказалось зря – и то, что я характеристики у преподавателей вымаливала, и то, что ночами зубрила забытую со школы математику… (Кроме шуток: без алгебры с геометрией экзамен GRE не сдашь. В Америке математикой поверяют общий уровень образования и умение логически мыслить.)

Но просто признавать свое поражение и отказываться от «американской мечты» я не стала – не тот характер. (Брат Макс, который монотонно пытал удачу в турнире за турниром, – в меня.)

И в этом году я снова прошла полный круг бумажной волокиты… опять получила приглашение на экзамены – и их сдала еще лучше, чем в прошлом. А теперь дико волнуюсь перед собеседованием, которое назначено на послезавтра.

Что меня ждет на этот раз? Давешняя провокация: «Почему вы не любите свою страну?» Если так – хорошо, теперь они меня не разозлят, отвечу им сдержанно и корректно. Но американцы – они ведь иезуиты и наверняка придумают для меня новую пытку. Например, попросят перечислить всех подряд американских президентов. Или придерутся, что у меня зрение минус пять. Или к тому, что водительских прав нет…

Сестра Ася – в последние годы она стала скептиком – вообще уверяет, что итоговый отбор победителей происходит по блату: «Поэтому как ни готовься, Маш, а все равно завалят».

Но мне довольно сложно представить, что надменные американцы, воровато оглядываясь по сторонам, принимают взятки у соискателей из России, поэтому я все-таки мечтаю, что уж теперь я собеседование пройду. Чем я не кандидат для бесплатной учебы в Штатах? Красавица, умница, красный диплом, кандидат наук, девять публикаций в научных журналах. К тому же после прошлогодней неудачи я стала сдержанная и корректная, словно снулая рыба. Что еще америкашкам надо? Но для страховки, может, и правда попросить помощи у дедовского сокровища?

«Эх, видели бы меня сейчас мои студенты».

Я прошла в гостиную. Осторожно щелкнула дверцей серванта, извлекла чашу, водрузила на пол. Опустилась рядом. И в стиле последней двоечницы начала:

– Это, ну…

В горле отчего-то пересохло, слова попрятались. Я-то думала дурака повалять, но вдруг разволновалась не на шутку. Может, это чаша так влияет? Раз она волшебная, значит, у нее какая-то особая энергетика?

«Ну и чушь в голову лезет. Какое, на самом деле, может быть волшебство?! После того, как она тогда нас с Никиткиной болезнью подставила?! А у Макса с его турниром все случайно вышло».

И я сухо произнесла:

– Хочу послезавтра на собеседовании с американцами произвести на них хорошее впечатление. Чтобы они, вся комиссия, в меня просто влюбились. И пригласили учиться в Штаты. О’кей?

С легкой тревогой оглянулась: не разверзнутся ли сейчас стены? Не вылезет ли из какой-нибудь щелки огромный джинн?! Или хотя бы не озарится ли дедов подарок пресловутым свечением?!

Но абсолютно ничего фантастического не произошло – ни в квартире, ни, что обиднее, в душе. Ни единого озарения – ни о чем меня послезавтра будут спрашивать, ни как себя вести.

Что я, в самом деле, дурака валяю?

– Железка ты, а не волшебная чаша, – вырвалось у меня.

Неужели я всерьез могла поверить, что старая вещица способна влиять на события? И тем более – управлять ими?!

Я пожала плечами. Встала с пола, подняла дедов подарок, вернула его в сервант. В голове промелькнуло: «А ведь я неправильно с ним беседовала. Дед, помнится, говорил, что его просить надо, а не требовать… А Макс перед ним вообще на коленях стоял…»

Но не падать, в самом деле, ниц перед неодушевленным предметом!

Нет в жизни никаких чудес. А собеседование – пройдет как пройдет.

Никитка опять не спал всю ночь, и уже не хватало никакой материнской любви, чтобы это вынести. Девять часов вечера, десять, полночь, час ночи, два, а малыш все плачет и плачет. Сучит ножками, запрокидывает головку, яростно, будто защищаясь, царапается крохотными ноготками…

«Я не выдержу. Я просто сойду с ума», – устало думала Ася.

А отец, Мишка, и вовсе взбеленился: часов в пять утра ворвался в детскую, где она бесконечно, из угла в угол, таскала малыша, в тысячный раз напевая «придет серенький волчок». И закричал, что ему, Мишке, через два часа вставать на работу, а ребенок орет, не переставая, и где это видано, что мать никак не может его успокоить.

– А что я могу сделать? – пролепетала Ася. – У него зубки, наверно, режутся…

– У тебя всегда что-то происходит, – пригвоздил ее муж. – То зубки, то колики, то понос, то золотуха.

– Почему у меня? – вступила в бессмысленный спор Ася. – У него. У Никитки.

– Нет, именно у тебя, – саркастически произнес Миша. – Потому что я разговаривал на работе… У всех есть дети. И все матери с ними как-то справляются или справлялись. Только у нас дурдом. Никак не можешь ребенка угомонить.

– Угомони сам.

Ася протянула ему зареванного Никиту.

Отец принял сына, посадил на колени, строго сказал:

– Значит, так, парень. Время позднее, пора спать. Ну-ка быстро прекратил плакать.

Никитка и правда перестал реветь, завороженно уставился на папу, но спустя минуту разразился еще более горькими слезами.