Карта царя Алексея - Николай Дмитриев

– Что это? – не понял Епанчин и, глянув на изображение крепостных башен, удивлённо посмотрел на Марселиса.

– Наш государь Алексей Михайлович повелел, – негромко, так чтоб не было слышно за дверью, объявил Марселис, – выстроить Архангелогородскую крепость из камня, дабы город стал недоступен.

– Вон оно как… – Епанчин вгляделся в план и вдруг совершенно чётко представил себе, как четырёхбашенная крепость с воротами посередине длинной стены встанет, вытянувшись, вдоль реки.

– Однако до поры сие есть безусловная тайна, – важно подняв палец вверх, заявил Марселис и, аккуратно свернув план, снова спрятал его в ларец.

– Кто строить будет, твой Вилим Шарф или ещё кто? – деловито уточнил Епанчин и сразу озаботился: – Опять же, людишек-то подсобрать надобно…

– Этим мы позже займёмся. Когда сюда ещё розмысл Матис Анцин приедет, – успокоил Епанчина Марселис и наконец-то снова взялся за отставленную было в сторону фарфоровую чашку.

Епанчин тоже выпил свой кофе и, ощутив, как в него вливается некая бодрость, вспомнил про Злату. Словно подчинившись его мыслям, возникший в дверях служка громко доложил:

– Там пришли… – и сразу осёкся, не зная, как объявить пришедшего.

Однако воевода сразу догадался, о ком речь, и, напустив на себя нарочито строгий вид, вылез из-за стола. Следом за служкой Епанчин прошёл в ту самую палату, где в первый раз услыхал пение девушки, и увидел её почти на том же месте – посередине палаты, только теперь рядом не было золочёного стульчика.

Злата стояла молча, бессильно опустив руки, и не спускала выжидательного взгляда с Епанчина. Воевода косо глянул на ждавшего приказаний служку, а когда тот исчез, Епанчин подошёл к Злате вплотную и, заглядывая ей прямо в глаза, тихонько спросил:

– Ну?..

Вместо ответа девушка порывисто рванулась, прижалась всем телом к Епанчину и жарким, еле слышным шёпотом произнесла:

– Пришёл-таки…

Епанчин крепко обнял девушку и, наклонившись к самому уху так, что его губы касались золотистых волос, тоже прошептал:

– Пришёл и жду, когда ты придёшь…

Злата внезапно отстранилась, в её глазах промелькнули весёлые бесики, и, задорно вскинув голову, негромко, но уже не шёпотом, она сказала:

– Только теперь уже не в баню…

Епанчин всё понял. Прежняя, такая желанная волна ударила в голову, воевода сжал Злату в объятьях и, едва сдерживая себя, пообещал:

– Будет так, как ты хочешь…

Дверь за спиной Епанчина скрипнула, и воевода, мгновенно отшатнувшись, оглянулся. На пороге с лютней в руках стоял хозяин и, не зная что сказать, молчал. Наконец купец справился с замешательством и, пытаясь сделать вид, будто ничего не видел, сдавленным голосом спросил:

– Где слушать изволите?

– Там… В гостевой… – и воевода, напустив на себя строгость, первым вышел за дверь…

* * *

Хлебный обоз для Пруссии, тяжело гружённый мешками с зерном, медленно тащился по Беловежью. Колёса то и дело подскакивали на корневищах, пересекавших накатанную колею торгового шляха, телеги, кренясь, скрипели, фыркали лошади и ровно позванивала сбруя.

Угнездившись на переднем возу, рядом со старшим приказчиком сидел бывший подьячий Матвей Реутов. Правда, для этого ему пришлось малость раскошелиться, но ушлый беглец, встретив у придорожной корчмы хлебный обоз, вдобавок наплёл с три короба про свою персону, и теперь старший приказчик с уважением и даже некоторой опаской поглядывал на московита.

Тем временем обоз неспешно миновал лесную чащобу и выбрался к ещё одному торному шляху. Здесь у перекрёстка стоял голубец с белёной, вырезанной из дерева фигуркой святого, и приказчик, придержав коней, набожно перекрестился. Внезапно сидевший рядом Матвей заметил поднимающийся чуть в стороне тёмный столб дыма и испуганно схватил приказчика за руку.

– Чего это там?..

Приказчик перестал креститься и прислушался. Издалека едва слышно доносился какой-то непонятный шум. Ездоки ещё б, наверно, долго гадали, что там такое, если бы, явно углядев тянущийся по шляху обоз, к ним навстречу с опушки не выскочили прятавшиеся там напуганные селяне.

Они ещё не успели подбежать ближе, как приказчик обеспокоенно крикнул:

– Что тут у вас?..

Мужики, перебивая друг друга, враз загалдели, и из их общего крика Матвей уловил только одно часто повторяемое слово: заязд[74]. Приказчик же, довольно спокойно выслушав маловразумительные объяснения, конечно, разобрал гораздо больше и облегчённо вздохнул:

– Ага… Это значит, пан Древницкий судится с паном Яшунським… Пожалуй, стоит тут подождать…

– Отчего ждать?.. И как это, судится?.. Где? – не понял Матвей.

– Ну, так это у нас в заводе, – без тени волнения пояснил приказчик. – Хлопы толкуют, что пану Древницкому присудили майно[75] пана Яшунського. Вот он собрал родичей и напал на маеток[76], чтоб, значит, своё, ну то, что ему присудили, забрать…

– Вот так дела… – удивился Матвей. – У вас тут что, приказных нет, чтоб без такого гармидера разобраться?

– Откуда? – приказчик махнул рукой. – Паны у нас просто загоновую шляхту сзывают и по своей воле меж собой разбираются…

Разговор сам собой прервался, и ещё неизвестно, сколько бы пришлось здесь торчать, если б на шляху не появилась идущая вскачь упряжка.

– Не иначе как бежит кто-то. Вишь, как шибко катят, – глядя в ту сторону, равнодушно заметил приказчик.

Матвей, наоборот, напрягся, и, едва несущийся мимо экипаж поравнялся с передним возом, подьячий сорвался с места, одним прыжком выскочил на дорогу, рванул вслед за каретой и, догнав, вскочил на запятки, где почему-то не было ни одного форейтора.

Цепко ухватившись за ремни, чтоб не свалиться на дорогу, Матвей спружинил ногами и сразу заметил, что подвеска кареты перестала дико раскачиваться. Так, работая за, похоже, сбежавших форейторов, Матвей проехал ещё вёрст десять, прежде чем загнанная вконец упряжка не влетела во двор чьей-то усадьбы и не остановилась у подъезда дома с колоннами.

Из кареты выскочила дама в сбившемся набок бурнусе и, ни на кого не глядя, опрометью бросилась в парадное. Больше в карете никого не было, а правивший лошадьми кучер напротив, не спеша слез с облучка и, увидев всё ещё торчавшего на запятках Матвея, хмыкнул:

– Так это ты по дороге заскочил, – и, присмотревшись к самозваному форейтору, разочарованно протянул: – Э-э-э, да ты, видать, не из наших…

Потом кучер что-то сказал вполголоса топтавшемуся рядом служке, и вскорости Матвея завели в богато обставленные покои, где пан, хозяин маетка, окинув взглядом топтавшегося у двери беглого подьячего, спросил: